Доля ты наша, доля…
Дверь нам открыл Ефим Голокост – собственной персоной. Описывать подробно внешность самородка, думаю, не стоит – сами, чай, не раз по телевизору видели. Типичный выходец из Ура халдейского. Правда, был он на сей раз чем-то сильно встревожен: глаза выпучены, шевелюра – дыбом, седеющая борода торчит клочками. Но это даже придавало ему импозантности: учёный-безумец в чистом виде. Или – бери выше! – кто-то из малых пророков.
– Ну я же сказал! – с болью в голосе произнёс он. – К вечеру всё демонтирую…
– Добрый вечер, Ефим Григорьевич…
– Ну хорошо! – вскричал он. – Не к вечеру – к ночи…
– Да мы, собственно…
Взгляд его перекочевал с каменного лица Дуни Дуевой на интеллигентного очкастого Лёшу.
– А! – с облегчением сказал Голокост. – Так вы не из полиции?
– Нет.
– Тогда пошли вон!
– Ефи-им Григорьич!..
Голокост был неумолим. Я хочу сказать, был бы неумолим, не прихвати мы с собой Дуню. Поначалу она собиралась хранить гордое молчание, но, услышав незаслуженное «пошли вон»…
Короче говоря, наш асфальтовый каток медленно развёл пары и двинулся на гениального изобретателя. В течение следующих пяти минут создатель хроноскопа только извинялся и оправдывался, выдавая с перепугу такое, что нам и не снилось. Оказывается, сегодня утром к Голокосту заявилась полиция. Странно, что она не сделала этого раньше.
– Правда, – говорят, – прошлое видишь?
– Правда.
– Дай, – говорят, – посмотреть, кто племянника мэра замочил.
Дал. Посмотрели. Ужаснулись.
– Слышь, – говорят, – мужик! Если не хочешь неприятностей, демонтируй, на фиг, этот свой прибор – и чтоб никому ни словечка. Всё понял?
Голокост был понятлив от природы. Заверил, будто сегодня же всё демонтирует, а сам, как это свойственно высоким натурам, предался отчаянию.
Дальше ему оправдываться перед нами не пришлось: Дуню Дуеву развернуло на новую цель – и полетели на головы коррумпированных стражей порядка обвинение за обвинением, сопровождаемые точными указаниями, что надо сделать и в какие инстанции обратиться. Вплоть до канцелярии Президента.
Зачарованный гневным Дуниным занудством, Ефим Григорьевич слушал её с приоткрытым ртом. Было в ней, было всегда нечто гипнотическое.
Словом, когда мы изложили нашу просьбу, он беспрекословно провёл нас в свою скинию, где полез под кровать, извлёк оттуда бог весть что, два крупных неопрятных кристалла, этакие, знаете, урим и туммим, каковые и подключил к ноутбуку. Кажется, мы с Толиком ошибались, да и Лёша был не прав – насчёт Голокоста. Судя по тому, что замелькало на мониторе, никакой он не жулик и уж тем более не псих. Ну разве что чуточку, как и подобает гению.