Дня три Ноэль пряталась в трюме с остальными бедняками, а ночью добывала кусочки хлеба или фрукты. На протяжении всего пути она сжимала свою куклу, взывая к Матери-Луне о помощи и защите. Грезила, что в один прекрасный день каравенская монахиня снова встретится ей на пути и возьмет с собой.
Ноэль достигла Онтигуа, все еще одна-одинешенька, и обнаружила, что, к счастью, Нити здесь светились приглушенно, и их можно было легко игнорировать. У нее не возникло никаких трудностей с поиском университета, за обучение в котором мать уже заплатила. Когда Ноэль добралась до него, ей предоставили комнату. Она была размером с весь их дом, и, хотя ей не очень нравилась соседка по комнате – Сафия, Ноэль была благодарна за возможность находиться рядом с другим человеком. Хотя Сафия и была надменной и пренебрежительной, вреда от этого не было.
В первый же университетский месяц кто-то украл ее куклу. Тогда и только тогда она позволила себе заплакать. Плакать, как ни одна уважающая себя Ведьма Нитей никогда не будет.
И Ноэль наконец-то призналась себе, что, кто бы ни появился в ее жизни, он точно так же исчезнет. Она была – и всегда будет – полностью и неотвратимо одинокой.
…Раздался громкий скрип, и Ноэль с большим усилием приподняла веки. Тени отступили, на их место пришла боль. Каждая клеточка ее тела корчилась в агонии.
– Сафи? – прохрипела она.
Сафи была здесь… Нет, не Сафи. Женщина с серебряными волосами, лицо которой она всего несколько минут назад видела во сне.
«Я все еще сплю», – проплыло в голове у Ноэль.
Но потом женщина коснулась ее руки, и в Ноэль будто попал пороховой заряд.
– Вы, – прошептала Ноэль. – Почему вы здесь?
– Я лечу тебя, – спокойно сказала монахиня, ее Нити сверкали насыщенным зеленым цветом. – У тебя рана от стрелы.
– Нет, – сказала Ноэль, вертя в руках край белого плаща. – Я имею в виду… Вы. – Ее слова словно закружились в водовороте… Нет, вся комната начала вращаться, и ее слова тоже. Она даже не была уверена, что говорит по-далмоттийски. Возможно, это уже номацийский слетал с ее распухшего языка. – Вы, – попробовала она сказать еще раз, почти уверенная в том, что говорит это слово на далмоттийском. – Спасли… мою жизнь. – Произнеся эти слова наперекор боли и помутнению в голове, она заметила на плаще монахини грязные пятна. Ей стало стыдно, и она мгновенно выпустила его из рук. – Семь лет назад, – добавила она. – Вы спасли меня. В-вы… помните?
Монахиня замерла, ее пальцы замерли на плече Ноэль.
– Я спасла тебя? – спросила она. Она говорила на далмоттийском с акцентом. Ноэль не помнила этого. – Где?