— Андрей, так нельзя! Я Георгия сам накажу!
— Нет! Он мой. Я Вам запрещаю его трогать. Вы нужны матери. Она без Вас пропадёт. Сейчас Вы — всё для неё и Лены. Прошу Вас, защитите их, до моего возвращения. Если я не изменю своё теперешнее решение, или отец не изменится, то это моя война. И сейчас я не придумал ничего более жестокого по отношению к нему, как наказать его, приняв участь, приготовленную им для Вашей дочери. Кстати, как там Лена? Она всё еще думает, что я действительно в её сумке наркоту хранил?
— Не знаю, я с ней практически не разговаривал.
— Егор Дмитриевич, не объясняйте ей, что произошло на самом деле. А то, чего доброго вообразит, что я герой. И будет страдать. А так обидится, и не будет убиваться. И матери тоже, прошу, не говорите кто виновник торжества такого правопорядка. Ей особенно больно будет узнать, на что способен мой отец… её бывший муж, в желании вернуть свои утраченные права на неё. Меня окончательно потерять он не боится. Я ему видимо и раньше не особо был нужен.
— Ты чересчур жесток к себе.
— Учитель был хороший, — резко огрызнулся Андрей. Немного помолчав, он спокойным голосом добавил, — Жаль, что Вы с мамой друг друга нашли не в молодости. Тогда бы я Вас отцом называл без заминки в голосе. Но с другой стороны, как же мы без Лены жили бы тогда? Значит, всё, что делается, всё к лучшему. И чтобы понять, что такое хорошо, что такое плохо, надо и плохое вкусить. За меня не переживайте. Я не слабак, чтобы ломаться от первых ударов. Люди везде есть. И в колонии для несовершеннолетних и в миру. «Всё что нас не убивает, делает нас сильней». А мне силы будут нужны… потом.
— А сейчас?
— Сейчас я хочу умереть на годик другой.
— Андрей, это в тебе говорит обида, не ты. За что же ты так сильно себя наказываешь? — пытался понять Егор.
— Егор Дмитриевич, среди тех, кто был сегодня на задержании, был один человек, Фёдор Владимирович. Он меня не узнал, а четыре года назад, учил меня наживку насаживать на крючок, когда мы с отцом ездили на рыбалку. Возможно, что среди тех, кто тогда выезжал на озеро, был кто-то ещё, кто сегодня хотел подставить Вашу дочь. Знали ли они, что эта подстава, или только один, подложив коробочку, был в курсе дела, для меня уже не имеет смысла. Мне настолько паршиво на душе, что я выть хочу. Но из гордости не стану этого делать. Уходите, пожалуйста. И спасибо, что мать не привели с собой. Она хоть и сильная, но всё-таки женщина. А слезы женские по мне ещё рано проливать.
Егор пожал ему руку и ушёл.
В тот день отец Андрея не навестил. И в следующий тоже. Георгий всё ждал, когда его начнёт умолять Александра. Но она не звонила, встреч не искала.