Мы оба смотрим на Одри.
— Иди, — говорит мне Солана. — Она нуждается в тебе.
Ей нужен кто-то.
Но не уверен, что это я.
— Серьезно, Вейн, — говорит Солана, — не думай об этом.
Я стараюсь вдохнуть слова, но они кажутся слишком сырыми и острыми в груди.
— Как ты думаешь, насколько плохи раны у нее под курткой? — шепчу я.
Солана прикусывает губу.
— Я не знаю. После Гаса…
В животе поднимается новая волна желчи, когда Солана открывает полотенца и вручает их мне.
— Если нужна будет помощь, просто попроси.
Я делаю три глубоких вздоха. Потом иду к стулу.
— Привет, — говорю я, приседая перед Одри.
Она не моргает.
Я не знаю, что я мне делать. Потрясти ее? Дать нашатырь?
Я принимаю решение взять ее за руки, удивляясь, какой жар вспыхивает от прикосновения.
— Ты здесь, — шепчу я, когда ее взгляд проясняется.
Она осматривает комнату.
— Мы в отеле, — говорю я ей. — Они пустили нас в уборную, и, надо надеяться, найдут нам одежду и бинты. Тебе нужно воды или чего-нибудь? Я знаю, что тебе не нравится пить или есть, но…
Одри трясет головой:
— Моя мама?
Такое облегчение слышать ее голос, я должен сопротивляться желанию обнять ее.
Вместо этого убираю волосы с ее глаз:
— Я не знаю. Но Солана не слышит ее эха.
Она выглядит столь же потрясенной новостями, как и я.
Пытаюсь придумать что-то замечательное и исцеляющее. Лучше, что я могу придумать:
— Я могу осмотреть твои раны?
— Аккуратно, обещаю, — добавляю я, когда она вздрагивает.
— Дело не в этом. Я… не хочу, чтобы ты видел.
О.
Я краснею, когда вспоминаю, что узнал о сильфидах и нижнем белье. Предполагаю, что это касается и бюстгальтеров и белья…
— Могу отвернуться, пока ты снимаешь жакет, — говорю я. — И потом, можешь прикрыться этим… ну, знаешь.
— Я не это имела в виду, — говорит она, и я вполне уверен, что она краснеет.
Моя улыбка умирает действительно быстро, когда она говорит:
— Я не хочу, чтобы ты видел то, что он сделал со мной.
Ком ярости встает в моем горле, и мне трудно его проглотить. Еще труднее найти слова, чтобы объяснить, что я чувствую.
— Я ненавижу его за то, что он сделал тебе больно, Одри. И я очень не хочу видеть, что тебе больно. Но… все нормально, ладно? Это ничего не изменит. Я все равно…
Я останавливаюсь, и не даю сказать себе, что люблю ее.
Я не могу знать, сделает ли это все хуже или лучше.
Она несколько раз сглатывает, потом кивает и начинает расстегивать жакет.
— Я отвернусь, пока ты не скажешь мне, что можно смотреть.
Я смотрю на раковину и обнаруживаю Солану, наблюдающую за нами. Она теребит браслет на запястье, но когда мы смотрим, друг другу в глаза, она возвращается к ране на ноге.