Во рту становится кисло от таких мыслей.
— А что насчет Райдена? — спрашиваю я.
— Он знает, как скрыться от моих чувств. Но я ощущаю достаточно турбулентности, чтобы сказать, что он в пути. Я не могу предположить его точную траекторию, но подозреваю, что у нас есть время. Он будет ждать, чтобы мы заняли свои места, и ему подготовили воздух. Тогда он покажется.
— Спасибо за отчет.
Я предполагаю, что она уйдет. Но после нескольких секунд мать говорит мне:
— Ты должна готовиться с другими.
— Я готовлюсь.
— Нет, ты сохнешь по мальчику.
Моя рука напрягается на ветрорезе, но я закрываю глаза, отказываясь позволять ей травить меня.
Она похожа на москита… если ты не можешь прихлопнуть ее, единственный выбор состоит в том, чтобы позволить ей насытиться кровью и улететь.
— На случай, если ты беспокоишься, — шепчет она, — я не злюсь на тебя за то, что ты сделала мне больно.
— Я не беспокоюсь.
Я слышу ее вздох:
— Так вот как теперь? Мы даже не можем поговорить друг с другом?
— А мы когда-нибудь разговаривали?
Все, что я помню, это годы, когда она позволяла мне нести вину за смерть моего отца… годы, когда я потела в пустыне под солнцем, живя в полуразрушенной лачуге, потому что мне были не рады в ее доме.
Она снова вздыхает:
— Я никогда не понимала, что быть матерью так трудно.
— Да, должно быть для тебя так ужасно думать о ком-то помимо себя. И теперь ты сидишь и ждешь сочувствия…
— Я не жду сочувствия, — прерывает она. — Я надеюсь на понимание. Знаю, я не была хорошей матерью…
Мне приходится рассмеяться над этим.
— … но это не значит, что какой-то моей части не жаль, что я таковой не была, — заканчивает она. — Я действительно время от времени пробовала, хотя хорошо знаю о своих недостатках. Неужели нельзя признаться, что я не была готова?
— Да, — отвечает Вейн, и каждый нерв моего тела трепещет.
Я могу сказать, что он стоит надо мной, но когда я вынуждаю себя поднять голову, все, что я вижу, ореол слепящих светлых волн, стоящих рядом с его тенью.
— Я не пытаюсь защититься, — говорит моя мать. — Я пытаюсь извиниться.
— Ну, отстойно получается, — говорит ей Вейн.
Я чувствую, что улыбаюсь. Но улыбка вянет, когда я собираюсь и поворачиваюсь к матери. Веснушки украшают ее лицо, и я понимаю, что это засохшая кровь.
Я пытаюсь почувствовать себя виноватой… но все, что я ощущаю, это усталость.
— Ничто, что ты говоришь, никогда не изменит тот факт, что Гас мертв из-за капкана, который ты на нас поставила. — Я стряхиваю траву с ног и поднимаюсь, чтобы уйти.
— Тогда как насчет объяснений? — кричит мать мне вслед.