— Как это? — изумился Грязнов. — Это без надбавок?
— Это с надбавками за ученую степень, за вредность — она у меня химик. Это за все про все.
— Быть не может! У нас по стране средний уровень…
— Ну да. Это как средняя температура по больнице — тридцать шесть и шесть, включая температуру тела покойников. Ольга моя работает в федеральном НИИ. Те, кто в учреждениях городского подчинения трудятся, те — да, получают в два-три раза больше. Тоже гроши, прямо скажем, но хоть как-то жить можно. А на федеральном уровне никакие НИИ никому не нужны. Хотя уникальные разработки ведут на десятилетия вперед. Но наши временщики вперед не смотрят. Им главное — успеть урвать здесь и сейчас.
— Ладно, мужики! Что-то совсем мы захандрили, не дело это! — воскликнул Турецкий. — Ну-ка, Слава, напомни из Ветхого Завета мое, любимое.
— Что? Грязнов увлекается Священным Писанием? — подивился Гоголев.
— А что такого? Ну почитываю в свободное от работы время, кому это мешает?
— Ну давай цитируй про грусть-печаль! — настаивал Турецкий.
— Пожалуйста! — Грязнов приосанился и назидательно произнес: — «Не предавайся печали душою твоею и не мучь себя мнительностью; ибо печаль многих убила, а пользы в ней нет»!
— Каково?
— Лучше не скажешь! Предлагаю увековечить сказанное! — воскликнул Гоголев.
— Нет возражений! — в один голос откликнулись сотрапезники.
— Ибо следует наслаждаться мгновениями отдохновения, которые дарит нам суетная жизнь. Здесь и сейчас! — окончательно впал в пафос Грязнов.
Но едва друзья опрокинули стопки, суетная жизнь ворвалась в уединение кабинета громогласным пиликаньем мобильного телефона. Турецкий извлек его из кармана.
— Это Костя, — угадал Грязнов. — Хочет к нам присоединиться, — опять угадал он.
Взволнованный голос Меркулова был слышен всем троим:
— Саша! У нас ЧП! Террористический акт!
— То есть? — мгновенно протрезвел Турецкий. — Где? Что?
— В прокуратуре, на фуршете. Некая дура-экстремистка залепила тортом прямо в ро… в лицо руководителя Фармацевтического федерального агентства.
— Кто такая? Откуда она там взялась? — ошалел Турецкий.
— Она фуршет и организовывала. Рыжая такая, у выхода стояла.
Турецкий вспомнил рыжеволосую красавицу:
— Не может быть… Зачем? Что за мотив?
— Протест против отмены льгот, понимаешь ли! Большевичка мамина! Влепят теперь дуре малахольной лет пять, а то и все десять!
Саша сначала решил, что его разыгрывают. Но взволнованный Константин Дмитриевич использовал столь несвойственный ему лексикон, что пришлось поверить.
— Ты где?
— Мы еще в… Я могу сейчас же приехать.
— Куда? Девчонка уже задержана. С ней «товарищи» беседуют. Вы еще в ресторане?