Рассказываю об истории создания «Мариенбадской элегии» — истории последней любви старого Гете. Максим не роняет ни единого слова за весь рассказ. Потом долго молчим.
— Расскажи теперь о встрече Гете с Бетховеном.
— Я уже тебе рассказывал, — говорю.
— Ну, еще раз, папа. Ну, пожалуйста!..
Рассказываю.
— Знаешь, папа, я уже заметил, что часто один великий человек не понимал другого.
— Да, к сожалению, это так.
Вспоминаю первый отзыв Тургенева о толстовском романе «Война и мир». Поверить трудно, как мог ошибиться Тургенев.
— Но хорошо, Тургенев хоть потом понял, папа, — говорит Максим. — А то ведь мог бы и не понять совсем…
Снова думаем каждый о своем молча.
— И у композиторов так же… — будто что-то вспомнив, произносит Максим.
— Что, перейдем на музыкальную тему? — улыбаюсь я.
— Да. Расскажи мне о Моцарте, пожалуйста.
Рассказываю, невольно увлекаясь, потому что он слушает внимательно. То идем, то останавливаемся. То он что-то переспросит. То я что-то припоминаю попутно. Да что! О Моцарте, как о Бетховене и Гете, можно говорить всю ночь!
Вставляет реплики:
— Да, папа, видишь, Моцарт совсем маленький начал писать музыку…
— Как жаль, что нет его могилы!.. Я бы когда-нибудь съездил к нему…
— Да, я знаю о Сальери… Я уже читал о нем у Пушкина.
— О да, папа, гений должен делать только добро людям! Только добро! Иначе какой же он гений?..
Возвращаемся домой.
— Вот видишь, папа, какая у нас с тобой получилась хорошая прогулка? Тематическая прогулка, правда?
* * *
На другой день утром, собираясь в школу, заходит ко мне.
— Ты знаешь, что я попросил бы Моцарта написать? Не «Реквием», а «Задумчивую сонату». Понимаешь, «За-дум-чи-вую». Вот.
Смотрит на меня и куда-то в себя.
— А может, мне самому попробовать?
— Попробуй, — говорю.
Проходится по комнате. Уходит. Делает зарядку. Умывается. Возвращается ко мне.
— Хочу тихонечко послушать «Менуэт» Боккерини и «Полонез» Огинского. Тихонько. Я не разбужу дедушку.
Слушаем.
— Все. Иди завтракай. Скоро выходить. Я быстро соберусь.
Уходит. За дверью слышу невнятное бормотание дедушки и шепот Максима. Проходя мимо спящего деда, он не вытерпел и потрепал его за торчащий из-под одеяла нос. Дедушка, конечно, проснулся.
РУЧНОЙ РАК
— Как ты раков ловил после войны, когда голодно было?
— Да я уж тебе рассказывал, сынок.
— Ну, все равно. Расскажи еще.
Припоминаю худого стриженого мальчишку с простецкой раколовкой. Он ранним утром, по росе, босиком пришел к Черной Калитве, добыл ракушек на острове в заливчике и притаился у обрыва, в камышах. Раколовка у него такая, что никто не позарится на нее: кольцо из проволоки и натянутая на него сетка — вот и вся мудрость. Но все равно к вечеру у него полное ведро раков. Раки шевелятся в ведре — они ведь живучие! — и шелестят, скрещивая свои клешни.