Он говорил с опущенным взглядом. Говорил устало.
— Помнишь, я когда-то сказал тебе, что есть у меня друг?.. Это Инна Ростовцева. Она по-доброму относится ко мне. Добро это проявилось и на сей раз.
Алексей говорил отрывисто, волнуясь.
— Она приехала ко мне в колонию. Уезжая, взяла большую стопку стихов. Я ведь везде и всегда писал, ты это знаешь… Так вот. Вернулась она в Москву и — к Трифонычу. Поведала ему о моей судьбине… Тот при ней отобрал десяток стихотворений и направил их в набор. Свежаком… Ну, а дальше? Дальше, вынул меня о т т у д а, спасибо ему. И вот уже можно бы и поподробнее…
Он задумался, восстанавливая, видимо, подробности своей встречи с Твардовским.
— Ты можешь представить мое… 3 сентября 1964-го, два часа дня… Едва я вошел к нему, и сказал: «Прежде всего, спасибо за то, что я здесь стою…»
— А вы, — мгновенно ответил он, — садитесь.
У Алексея нависли слезы на ресницах. Он отпил глоток вина.
— Этого мгновенного ответа с его простым человеческим смыслом было достаточно, чтоб весь разговор наш прошел по-человечески!.. Самое главное, Миша, это — подборка в «Новом мире» и совет — учиться. Вот и все… Если хочешь, не сочти за похвальбу, в разговоре с ним я убедился — я всегда шел в поэзии единственно верным путем. Он меня убедил в этом. Вот и все.
Я смотрел на Алексея и видел перед собой счастливого человека. Подарил ему свою книжку «Спасибо тебе за цветы». Он достал из кармана свежую свою и тоже сделал надпись:
«Разными путями, но к одному. Да не разминемся. Самого лучшего, Миша! С любовью Алексей. 29.VI.66».
Я поблагодарил.
— Если уж раньше не разминулись, — сказал я, — теперь не разминемся.
— Я тоже так думаю, — ответил он.
По пути в гостиницу «Россия» он расспрашивал меня о моем житье-бытье.
Прощаясь с ним, я сказал, что сдал новую книжку в издательство. Но, чувствую, что-то тут не так…
Едва я возвратился в Тамбов, от Алексея пришло письмо, очень меня обрадовавшее.
«Здравствуй, Миша!
На другой день после твоего отъезда я пошел в издательство и сказал, что хочу рецензировать твой сборник. Там сразу согласились и даже поторопили, чтобы я написал рецензию в этот же день и сдал ее. Это я и сделал. Когда принес рецензию и рукопись, коротко сформулировал Семенову суть книги и суть рецензии.
Я не стал лавировать — это излишне. Просто я начал со смысла названия книги: к кому обращается автор? К родной земле? К Времени, веку? К той ли, что ввела в мир еще не испытанных автором чувств? Или, наконец, — к читателю?
Семенов, оказывается, имел в виду только последнее. Я раскрыл, расширил название книги в пределах поставленных впереди вопросов. Он согласился со мной, ибо понял.