А меня 30 сентября поезд помчал на Север.
Во мне как будто все умерло. Даже письма серьезно не могу написать. Пишу в перерывах между головными болями. А перерывы все реже и реже, ни к чему не годен… Зачем и кому такой я нужен?..
Вернувшись в Ленинград, написал рапорт с просьбой отправить на фронт. Потом еще один.
Наконец прошел медкомиссию. Вернее уговорил одного друга пройти за меня. Все сошло удачно.
И вот снова на фронт! Кончать войну.
Говорят, надо бы мне оперировать правый глаз. Оказывается, в нем есть тоже осколки, к они грозят слепотой. Когда — никто не знает. Через полгода, через год. Значит, опять каменный дом, халаты, уколы… Скажу тебе правду — думал о том, что надо вовремя уйти. Чтобы не быть людям в тягость. Лафарг, кажется, говорил об этом. Помнишь? И он вовремя ушел. Это удел сильных… Одни раз — прости меня, пожалуйста, — я поднимал к виску… маскаевский подарок…
Но нет. Такой конец — не мой конец. Не хочу, чтобы тебе стыдно было за меня.
Целую тебя. Твой Игорь.
P. S. Может быть, еще встречусь с Маскаевым.
А с тобой? Неужели мы с тобой так больше и не увидимся?
* * *
Больше не увиделись.
Игорь был убит в одном из боев под Кюстрином.
А письма эти он не отправлял. Мать обнаружила их в полевом сумке сына, присланной ей его товарищами. Потертые листки ученической тетради, свернутые вчетверо, лежали на самом дне, перевязанные крест-накрест суровой ниткой.
В письмах же, которые он посылал домой и отцу в армию, о ранении и контузии, о болезни своей он не обмолвился ни единым словом.
1971—1972
ДОРОГА ЧЕРЕЗ РУИНЫ
Повесть
Все произошло в ночь под Новый год, и все было похоже на новогоднюю сказку или новогодний сон.
Проснувшись среди дня первого января, Михаил Сергеевич Кобзарь думал о случившемся с недоверием к своей памяти. Может быть, всего этого и не было?
Впрочем, разве редко мы т а к думаем обо всей своей жизни?..
Далеко за полночь в одном из подмосковных домов отдыха после сдержанных проводов старого года и несдержанной шумной встречи нового — с шампанским, с многочисленными тостами за счастье, которого всем вечно не хватает, с объятиями и поцелуями, когда новогоднее веселье пошло на спад, — Михаила Сергеевича пригласил к себе сосед по коридору, журналист молодежной газеты.
Михаил Сергеевич помнил полутьму комнаты, горящие свечи и прекрасно сервированный его женой-хлопотуньей стол. Водка, настоянная на мандариновых и лимонных корочках, вино, соки, помидоры, бутерброды с кетовой икрой, селедкой и сыром, порезанные на крохотные ломтики; в каждом торчала пластмассовая вилочка, — бери и ешь!.. А перед этим опрокинь холодную литую серебряную стопку-наперсток.