— Ну чего? — придвинулся к нему усатый знакомец. — А?
— Не лезь ты человеку в душу, — сказал сержант со множеством орденов на гимнастерке. — Стало быть, есть причина. Видел, она тоже вся исходила слезьми.
И тогда Мишка рассказал о своей поездке, о телеграмме.
Солдаты молчали. Сержант скрутил козью ножку и грубо выругался:
— Растудыт-твою в войну… Скоко ж она, проклятущая, бед на наши головы свалила!
Тронул Мишку за плечо.
— Не горюй, сынок. Лишь бы с матушкой обошлось! А прочее… Ты видишь? — Он замахал обрубком правой руки. — Видишь, нету пальцев? А я тоже, браток, наяривал на баяне. Не веришь?
Сержант взял баян, вскинул ремень за плечо, культяпкой обнял корпус, а левую просунул под ремешком к басам. И заиграл «страдание» на одних басах.
— Смекаешь?.. «Дед с печки упал да в лоханку попал. А в лоханке вода — намочилась борода!..»
Вагон грохнул от смеха. А сержант застрадал снова: «Ваньке брюки шили-шили, хороши да хороши. А девчата ходют следом — покажи да покажи!..»
— Во дает!
— Моли бога, парень, что живой остался! Да еще с руками и ногами. На-ка, играй, брат! — Сержант протянул Мишке баян.
— Давай еще нашенскую, солдатскую! — хмельно зашумели наперебой.
Мишка нагнулся над баяном и играл всю дорогу. Играл. Пел.
Солдаты слушали. Подпевали. Переговаривались. То шепотом. То по-пьяному — выкриками.
— Да, конечно, надо бы… в это самое училище…
— Не зуди ты! Парню и без того…
— Че там! Девки и так все его будут!
— Га-га-га!..
— Ха-ха-ха!..
— Да хватит вам!
«Не сбы-лось. Не сбы-лось. Не сбы-лось», — выстукивали колеса вагона.
Как насмешка судьбы — теперь Михаил Сергеевич живет метрах в ста пятидесяти от музыкальной школы. Ему уже полвека, пальцы его огрубели; все реже садится он за пианино, все реже — вот так случайно, как в эту новогоднюю ночь, — берет он в руки гитару или баян; в будничных заботах некогда даже подумать о музыке. Но изредка, придя с работы, он ставит на проигрыватель любимые пластинки, укладывается на диван, гасит свет и во тьме слушает Бетховена, Скрябина, Чайковского, Вагнера…
К нему заглядывают домашние и, слава богу, в темноте не видят его слез.
По пути на работу или с работы, идя в магазин за продуктами, просто гуляя, он норовит пройти мимо школы, заглянуть в окна, со светлой завистью, любуясь мальчишками в синих форменных куртках со скрипками в руках, девчонками в белых передничках, склонившимися над клавиатурой фортепьяно. Часто он заходит в школу, видит, как в вестибюле снуют дети: то с уроков бегут к ожидающим их родителям, то бегают и галдят в перерывах между уроками.