Выбор Джереми в качестве напарника оказался удачным. Мы поддерживали друг друга и общались, стараясь хоть как-то скрасить дорогу. Дополнительные килограммы железа, в которое нас заковали, ощущались как тяжелый груз и периодически мешали передвижению, поскольку кто-нибудь из пленников не выдерживал дороги, спотыкался и падал. Охранники лютовали и били упавшего плетью, как будто это могло помочь. Мы с Джереми переглядывались и старались быть внимательнее. К счастью, наша обувь прекрасно держалась. И мои туфли, и его сапоги оказались очень хорошего качества, и мы до сих пор не потеряли подметок. Идти по каменистой дороге босиком было бы еще сложнее.
Единственное, что меня слегка раздражало в Джереми, так это то, что он периодически начинал возмущаться тем, как несправедливо наше общество. Сначала до нас дошел слух, о том, что Монмута казнили (во что, кстати, поверили далеко не все) а затем о том, что фактический глава восстания лорд Грей… купил себе полное прощение. Сумма в сорок тысяч фунтов стерлингов звучала фантастически, но сам факт казался бывшим бунтовщикам еще более неправдоподобным.
Хотя чему тут удивляться? Во все времена богатые люди откупались от закона. А король Яков известен своей жадностью. Джереми разорялся, как он презирает этого сквалыгу, а мне было по барабану. Я никогда не питал иллюзий насчет властьпредержащих. И не верил лозунгам насчет правды и справедливости. Все вопли насчет заботы о народе — развод лохов.
До Таунтона мы добрались относительно благополучно. Многим другим участникам восстания не повезло. А может и повезло, как знать. Вполне вероятно, что конец ужаса — это лучше, чем ужас без конца. И благополучно умереть было проще, чем переносить дальнейшие мучения. Нам еще предстояло пережить судилище и вынесение смертельного приговора. На какое-либо адекватное расследование я уже не рассчитывал. Мы все должны были послужить примером того, как король карает ослушников. Чтобы больше никому бунтовать не хотелось.
Зал суда, в который нас привели, был убран пурпуром. Настолько обильно, что это резало глаза. Пышное дурновкусие отдавало дешевой театральщиной, но меня уже ничего не удивляло. Я смотрел в испуганные лица присяжных, в равнодушные глаза членов суда, на самодовольную физиономию Верховного судьи и понимал, что наша судьба уже решена. И что присутствующие пришли посмотреть на спектакль, где преступники понесут заслуженную кару.
Джереми, как нетерпеливый петух, лез вперед и гордо признавал, что участвовал в восстании. Не то, чтобы ему помогло отрицание вины, но зачем же лезть напролом? Верховный судья и так настроен нас уничтожить. Я даже удивился, когда он позволил мне сказать несколько слов в свою защиту.