я почувствовал внутри пустоту. Представил себе, как они с Рольфом едят йогурт и пшеничные хлопья, ночуют в мотелях, сражаются за гризли и защищают леса от вырубки. Пустота лопнула, выкинула из меня сердцевину, и мне почудилось, что я ощипан, выпотрошен и подан на стол.
Через Калпурния-Спрингс я проехал без осложнений — ни тебе дорожных постов, ни мигалок, ни угрюмых полицейских, осматривающих багажники и задние сиденья в поисках тридцатилетнего экотеррориста ростом выше среднего со следами индюшачьих лап на спине, — но, уже свернув на шоссе к Лос-Анджелесу, миль через десять, испытал настоящий шок. Кошмар материализовался: кругом красные огни, мигалки, и вдоль обочины выстроились полицейские машины. Я был на грани паники — еще немного, и перевалил бы через осевую, и пускай догоняют, — но тут увидел впереди сложившийся, как перочинный нож, грузовик с длинным прицепом. Я сбросил скорость до сорока, потом до тридцати миль, потом нажал на тормоз. Что-то было рассыпано по дороге, белое что-то и плохо различимое в тумане. Поначалу я думал, с грузовика попадало — то ли рулоны туалетной бумаги, то ли стиральный порошок. Нет, ни то, ни другое. Шины стали проскальзывать, мигалки слепили глаза, я двигался с черепашьей скоростью и наконец увидел, что дорога покрыта перьями, индюшачьими перьями. Сугробы целые. Как метелью намело. И не только перьями, плоть там тоже была, жирная и склизкая, красная мякоть, вдавленная в полотно дороги, брызжущая, как жидкая грязь, из-под колес машины, сплющенная широкими шинами грузовика. Индейки. Сплошь индейки.
Мы ползли вперед. Я включил дворники, нажал кнопку «промывка стекол», и на секунду кровь пополам с водой заслонила ветровое стекло, как ширмой, и пустота внутри стала разверзаться, пока мне не почудилось, что меня выворачивает наизнанку. Позади кто-то непрерывно гудел. Из тумана выплыл полицейский и помахал мне желтым неживым глазом фонарика — проезжай давай. Я подумал об Алине, и подступила тошнота. Вот к чему, значит, свелось все, что между нами было, — прокисшие надежды, грязное месиво на дороге. Мне хотелось выйти из машины и застрелиться, сдаться полиции, закрыть глаза и проснуться в тюрьме одетым во власяницу, в смирительную рубашку, во что угодно. Долго меня не отпускало. Я ехал. Ничего не менялось. И вдруг за грязным стеклом и серой толщей тумана — чудесное видение, золотые огни среди пустыни. Я увидел надпись БЕНЗИН/ЕДА/КОМНАТЫ, и рука сама легла на сигнал поворота.
Мне секунды хватило, чтобы представить себе все заведение: стандартная черепичная крыша, фальшиво приветливые огни, густой запах жареной плоти, биг-мак, три куска темного мяса, мексиканское жаркое, чизбургер. Мотор кашлянул. Мигнули фары. Я уже не думал об Алине, о Рольфе, о гризли, обреченных блеющих стадах, массе слепых кроликов и больных раком мышей — думал только о пустоте внутри и о том, как ее заполнить.