Бин и его брат-близнец Джо Бой уставились на жиденькие волосы между ног Эви. Джо Бой словно больше думал о том, как бы сбежать.
— Во-ло-сы! — хрипло выдохнул он, испуганно косясь на брата.
— Заткни пасть, — сказал Бин. Выпрямился и посмотрел на сморщенное лицо Эви. Его голос перешел в визгливое хныканье: — Как же мы посмотрим, если ты ноги не разведешь?
Эви еще плотнее сомкнула ноги и закусила нижнюю губу, сглатывая комок стыда. Бин снял варежки, все в кристалликах снега, и попытался всунуть палец в тесную щелку между ее ногами. Эви ударила его правым кулаком под глазом, и он хлопнулся на ледяную корку, покрывающую землю.
Джо Бой заревел. Бин извивался и пыхтел, стараясь встать.
— Ну, Эви, ты же сказала, ты же обещала…
Эви сдернула варежки, натянула штанишки, крича пронзительно и прерывисто:
— Я обещала дать посмотреть, а не чтобы ты меня трогал! Ни за что! Ни за что!
Бин угрюмо поджал губы.
— Вот за это, Эви, скатишься только один раз, а не два.
Эви задохнулась, привычная волна беспомощности поднималась в ней, как опасный прилив. Она постаралась не закричать.
— Если не дашь съехать два раза, Бин Стоунер, я скажу!
Бин испустил визгливый смешок.
— Если наябедничаешь, так сама на себя. И все узнают, что ты делала с тех пор, как Шакл забрал твои санки!
Он торжествующе уставился на нее, но в его глазах стекленел ужас. Если мать узнает, ремня ему не миновать. Но боялся он не просто порки. Он опасался Эви, она же свихнутая! Все в Ряду говорили, что она свихнутая. Его собственная мать видела, как она ночью стояла в снегу на заднем дворе и пялилась на городские часы. А другие засекали время — больше часа в нужнике во дворе! Что она там делала столько времени?
Эви несколько секунд растерянно смотрела на Бина, потом опять его ударила, хрипло дыша через рот, словно не могла втянуть достаточно много воздуха. Попыталась сомкнуть губы — челюсть судорожно задергалась. Она поняла, что укусила себя за щеку изнутри, только когда язык коснулся солоноватой ранки. И накинулась на Джо Боя, словно он был виноват в этой внезапной боли, и ударом опрокинула его — он так и сидел на корточках, наклоняясь, словно все еще пытался увидеть, что она обещала показать, если Бин даст ей покататься на своем новеньком «Гибком летуне».
Теперь и Бин, и Джо Бой захлебывались слезами. «Ну прямо как десятилетние», — подумала Эви и судорожно втянула ледяной воздух.
— Где санки? — спросила она грозно.
Бин махнул кулаком в варежке на оледенелый куст, потом съежился в снегу, прячась от взгляда брата.
Ощущение в груди Эви, точно там затянули узловатую веревку, начало отпускать, едва она нашла санки. Еще когда ей было всего девять, в том году, когда она спрыгнула с качелей, как раз когда они взвились выше всего, еще тогда она открыла, что нет ничего лучше бешеной свободы катанья на санках с горы — совсем ничего. Стоишь на вершине длинного крутого склона, так высоко, что даже не видишь, где он кончается в глубине белого каньона, на самом его дне. Смыкаешь зубы на своем страхе, пережевываешь его и выплевываешь. И уносишься вниз, слившись в одно с санками, мчишься вниз, вниз, вниз, а лицо тебе покалывает снежная крупа. Ветер подхватывает тебя, выдирает из тела, и ты повисаешь в воздухе — холодном и свободном. Она схватила санки и пошла с ними на вершину Поросячьей Беды — самого опасного санного спуска в Нью-Шэроне, а может, и во всем графстве Мид.