В жаркие дни мы каждый раз напоследок заходили в озеро, и всегда в тенистых заводях тончайшей паутиной лежал ледок. Окунуться было блаженством, растянуться потом на солнце — тоже. Высохнув, волосы у нас пахли дымом, какой поднимается от костров в долине. Мне иногда приходило в голову, что Гленда умирает и приехала провести здесь последние дни, набегаться досыта среди такой красоты.
Обсохнув, мы шли назад, вновь переваливали через вершину горы и начинали спускаться вниз, выходя постепенно из туманного марева, и перед нами, зеленая, уютная, открывалась во всю ширь долина, где не спеша извивается по дну речка Як, а на середине северного склона горят лохматые огни пожара, и от них из-за деревьев — где неверными струйками, где зыбкой пеленой — восходят дымки, поднимаются завесой прямо в небо.
Всегда велик был соблазн вскочить на велосипед и покатить свободным колесом под гору, только я знал, для чего меня наняли, мы это оба знали, а время было такое, когда медведи пробуждаются от спячки и вообще все пробуждается, так что зима с ее надежностью — это одно, но лето — дело серьезное, раз происходят такие перемены.
Случалось, что на обратном пути мы набредали на стайку воротничковых рябчиков, самцов, — распустив хвост и раздувая огненно-красный пульсирующий зобик, они кружили посреди дороги в брачном танце и не хотели нас пропускать, топоча ножками, вертелись в исступлении волчком, старались преградить нам путь, не допустить на крохотную территорию, которую считали своей. Гленда при встрече с этими танцорами заметно напрягалась и визжала, когда они налетали на нее, делая вид, будто собираются клюнуть ее в лодыжку.
По дороге назад в долину мы заходили ко мне перекусить. Я открывал настежь все окна; бревна, прокаленные солнцем, издавали пряный дух сухого дерева, каким тебя встречает жилье после долгого отсутствия — правда, здесь, в моем доме, этот запах стоял всегда, — и мы садились за стол в застекленном фонаре, глядели на ветхий курятник, построенный еще прежними хозяевами, а у меня стоящий без дела, глядели на деревья, идущие вверх по горе позади курятника.
Я посадил той весной за домом несколько яблонь-дичков — в питомнике, где я их покупал, сказали, что этот сорт не боится даже самой суровой зимы, хотя в это не очень верилось. Яблоньки были молоденькие, им еще полагалось расти четыре года, пока начнут давать плоды, — срок показался мне таким долгим, что я было засомневался, стоит ли их вообще покупать. И купил я их просто так, сам не знаю зачем. Как не знаю, для чего человеку столько бегать, как Гленде. Но ездить следом за ней мне нравилось, нравилось пить вместе кофе после тренировки, и я знал, что мне будет грустно, когда она покинет долину. Эго, я думаю, и помогало нам сохранять между собой дистанцию, четкую дистанцию, как раз такую, как надо, — мы оба знали, что она здесь всего лишь на время — пробудет остаток мая и июнь, весь июль, большую часть августа, а потом — уедет. Мы знали, что так произойдет, произойдет с неизбежностью, это удерживало нас от любого опрометчивого шага. Замечательно, когда чувствуешь, что ситуация под контролем. Кофе она пила черный. Мы угощались копченым сигом собственного моего зимнего улова.