— Для одного человека дом слишком велик, — сказал отец. — В эти комнаты я теперь и не заглядываю.
Наконец он отворил дверь в комнату, набитую книгами и бумагами. Вазы с цветами, на стенах — картины. И что-то стоит в углу на низком столике. Я подошел ближе и увидел, что это — пластмассовая модель линкора, какие клеят мальчишки. Она стояла на газете; рядом рассыпаны кусочки серой пластмассы.
Отец усмехнулся. Подошел к столу, взял в руки модель.
— Когда фирмы не стало, — сказал он, — у меня появилось больше свободного времени. — Он снова засмеялся, и что-то странное послышалось мне в его смехе. На короткий миг лицо его приняло почти нежное выражение. — Немного больше свободного времени.
— Просто не верится, — сказал я. — Вы всегда были так заняты.
— Наверное, даже слишком. — Он посмотрел на меня и скупо улыбнулся. — Мне следовало быть более заботливым отцом, наверное.
Я засмеялся. Он задумчиво разглядывал линкор. Потом поднял глаза.
— Не хотел тебе говорить, но, наверное, лучше сказать. Думаю, смерть твоей матери не случайна. У нее было много печалей. И разочарований.
Теперь мы оба стояли, уставившись на пластмассовый линкор.
— Но ведь не могла же матушка ожидать, — наконец произнес я, — что я останусь здесь навсегда.
— Видимо, ты не понимаешь. Не понимаешь, каково приходится родителям. Мало того, что теряешь детей. Во имя чего их теряешь — вот вопрос. — Он повертел кораблик в руках. — Надо бы получше приклеить эти катера, тебе не кажется?
— Может быть. Но вообще, по-моему, здорово получилось.
— В войну я одно время служил на корабле вроде этого. Но всегда мечтал об авиации. Представлял себе так: если враг потопил твой корабль, остается только барахтаться в воде и надеяться, что тебя спасут. А самолет — другое дело, там всегда есть последний выбор. — Он поставил кораблик на стол. — Должно быть, война для тебя — пустой звук.
— В общем-то, да.
Он обвел комнату взглядом.
— Ужин, наверное, готов, — сказал он. — Ты, я думаю, проголодался.
Стол был накрыт в тускло освещенной комнате рядом с кухней. Единственный источник света — большой фонарь над столом; остальное в тени. Мы поклонились друг другу и начали есть.
За столом говорили мало. Я вежливо похвалил еду, Кикуко в ответ только хихикнула. К ней как будто вернулось первое оживление. Отец несколько минут молчал.
— Тебе, должно быть, странно, что ты опять в Японии, — наконец заговорил он.
— Да, пожалуй, немного странно.
— Должно быть, уже жалеешь, что уехал из Америки.
— Самую малость. У меня там почти ничего не осталось. Одни голые стены.