Работу я нашел в фотостудии на Третьей авеню. Там снимались летчики, помолвленные пары и школьные классы, а я после школы прибирал, менял лампы в осветительных приборах и расставлял мебель по местам.
Я заканчивал работу в пять часов и иногда ходил домой мимо Христианского союза молодых женщин, проскальзывал в заднюю дверь, а потом в длинный кафельный зал бассейна, где до пяти мама вела группу взрослых, а с пяти до шести могла давать частные уроки — за плату. Я пробирался в дальний конец, становился за рядами сидений и смотрел на нее, слушал, как она подбадривала и наставляла своих учеников, и ее голос казался счастливым и оживленным. Мама стояла на бортике, в черном купальнике — кожа у нее была белая, — и делала руками плавательные движения — показывала ученикам, стоявшим в мелкой воде. В большинстве своем это были старые женщины и старые мужчины с лысыми головами в темных пятнышках. Иногда они опускали лица в воду и медленно, неуверенно повторяли за мамой ее движения, но на деле не плыли и даже не двигались с места — просто стояли и притворялись.
— Это же так легко, — слышал я мамин ясный голос. Она говорила и раздвигала руками густой воздух. — Не бойтесь, ведь это же удовольствие. Подумайте, сколько вы потеряли. — Она улыбалась им, когда они, моргая и прокашливаясь, поднимали к ней мокрые лица. И говорила: — А теперь посмотрите на меня.
Натягивала купальную шапочку, поднимала руки со сложенными ладонями над головой, сгибала колени и бросалась в воду; мгновение плыла по инерции, выныривала и свободно и уверенно, сгибая в замахе руки, плыла до конца бассейна и обратно. Старики — наверное, землевладельцы и разведенные жены фермеров — молча с завистью смотрели на нее. А я смотрел и думал при этом, что бы сказал себе, глядя на нее, другой человек — не я и не мой отец, а кто-нибудь, кто раньше не видел маму. Он бы подумал: «У этой женщины счастливая жизнь», иди: «У этой женщины, к ее чести, славная фигурка», или: «С этой женщиной я бы познакомился поближе, но этого никогда не будет». И еще я думал, что мой отец — совсем не дурак, что любовь неизменна, хотя иногда как бы съеживается и не дает о себе знать.
В первый вторник октября, накануне дня, когда должен был начаться мировой чемпионат по бейсболу, отец вернулся домой затемно. На улице было холодно и сухо, и, когда он вошел в заднюю дверь, глаза у него блестели, а лицо горело, словно он бежал всю дорогу.
— Смотрите, кто к нам пришел, — сказала мама, но прозвучало это мило.
Она резала помидоры на фаю мойки; посмотрела на отца и улыбнулась.