На службу я для пущей важности явился с черной повязкой на рукаве. Уикли посочувствовал моей утрате и, тронутый моим скорбным видом, который я сумел на себя напустить, сказал, чтоб завтра, после похорон, я не приходил в контору. Клодин, которой я позвонил среди дня, тоже от души меня пожалела, а вечером я пришел к ней, родителей дома не было, и уж тут она утешила меня в своих объятиях. Прямо чудеса, как люди воображают, будто ты неутешен, и готовы проливать слезы, и сами же растроганы и признательны за то, что ты дал им такой случай.
Бабушка желала устроить своему умершему мужу достойные похороны, и мы с матерью старались изо всех сил. Было три машины родни и друзей, и я сидел среди них в черном костюме и видел, как, повстречавшись с нами, случайный прохожий снимал шляпу. Стоя под дождем у открытой могилы, я глядел во все глаза на ящик, и меня вдруг охватило ни с чем несообразное чувство, с которым я еле совладал: захотелось спрыгнуть в могилу и стащить туда мать и бабушку, чтобы нас всех троих похоронили заодно.
Я пошел к воротам, к поджидавшим машинам, и все на свете мне было до лампочки. И смерть деда была тут ни при чем. Просто вроде я вдруг начал жить, что-то такое затеял, а доводить до конца уже неохота, пропал интерес.
Я звал Клодин на похороны, но она сказала — лучше не надо, она еще не готова знакомиться с моей матерью. А на самом деле ей просто не хотелось связываться с покойником, и винить ее за это нельзя, минутами мне и самому становилось не по себе. Но мне все равно хотелось, чтобы она пришла: ведь за время моего ухаживанья я впервые мог показать со своей стороны что-то столь же весомое, как ее семья. Ее приход внес бы некое равновесие в нашу близость, но она не могла прийти, она слишком смущалась, и я подумал: ну и что? Почему она должна приходить? Может, она на похороны своих деда с бабкой и то не пойдет. Был бы у меня отец, не будь я незаконнорожденный, я бы тоже сейчас так не старался.
В тот вечер я по-настоящему напился, у меня даже не хватило пороху пойти к Клодин, хоть я и обещал. Мы увиделись на другой день, и я сказал ей — я, мол, совсем расстроился от воспоминаний о моем милом, дорогом дедушке и прямо не мог уйти из дома с горя так и повалился на постель. Это до нее дошло, и она простила меня и так утешила на диванчике, что я сказал: я надеюсь утешить ее не хуже, если понадобится, только пусть уж лучше ей это не надобится.
Дела по продаже и покупке домов делаются нескоро. Наверно, прежде чем заявить, что он и правда покупает тот дом, Уэйнфлит пригласил инспектора обследовать владения Клегга. И все-таки я уже стал беспокоиться, что-то больно долго ни тот, ни другой не подают о себе вестей и в конторе тоже про обоих не слыхать. Вроде осечки тут быть не должно, и я полон был самых радужных надежд, потому что в то утро, перед тем как пойти на службу (я все не мог заставить себя называть нашу лавочку «фирмой», как принято было в западном Бриджфорде), я прочел в газете, которую выписывала мать, свой гороскоп, и там было сказано: «Этот день вам запомнится. Удача в деньгах. Благополучие в делах любовных. Не торопите события. Пахнет повышением. Стремительное продвижение. Сулит вам успех».