Рашель стояла у черного зияющего провала дверей вагона, лицо и руки все еще забрызганы кровью дочери. Она искала взглядом Вианну, нашла, вскинула руку, а потом ее уже не было видно, ее оттеснили женщины, толкавшиеся вокруг. Двери вагона с лязгом сомкнулись.
Вианна неподвижно сидела на диване. Ари, в насквозь промокших штанишках, заходился плачем. Надо встать, помыть малыша, переодеть, хоть чем-то заняться. Но Вианна будто окаменела.
В комнату вошла Софи.
– А почему здесь Ари? – испуганно спросила она. – И где мадам де Шамплен?
– Уехала. – Сил не было придумывать красивую ложь, да и какой в ней толк? Все равно не удастся спрятать дочь от зла, царящего вокруг.
Софи слишком быстро взрослеет. Она уже знает, что такое страх, горе, утрата близких и, возможно, ненависть.
– Рашель родилась в Румынии, – с трудом произнесла Вианна. – В этом – и еще в том, что она еврейка, – все ее преступление. Правительству Виши дела нет до того, что она прожила во Франции двадцать пять лет, что замужем за французом, который сражался за Францию. Ее депортировали.
– Наше правительство? Депортировало? Я думала, это нацисты.
Вианна вздохнула:
– Сегодня этим занималась французская полиция. Но наци там были, да.
– Куда ее увезли?
– Не знаю.
– А после войны она вернется?
Да. Нет. Надеюсь. Как должна ответить хорошая мать?
– Надеюсь.
– А Ари?
– Он останется у нас. Его в списке не было. Видимо, наше правительство полагает, что дети могут сами о себе позаботиться.
– Но, мама, что делать…
– Делать? Что нам делать? Понятия не имею. Сейчас ты присмотришь за малышом, а мне нужно принести его кроватку и одежду.
Когда она уже была в дверях, Софи спросила:
– А как же капитан Бек?
Вианна замерла. Вспомнила, как видела его на платформе, с хлыстом в руках, – хлыстом, которым загоняли в вагоны женщин и детей.
– Ну да, – пробомотала она. – Как же капитан Бек?
Вианна выстирала окровавленную одежду, развесила сушиться. Выплеснула грязную воду, стараясь не обращать внимания на ее красный цвет. Приготовила ужин для Софи и Ари. Уложила обоих спать. Но едва дом погрузился в темноту, чувства всколыхнулись с новой силой. Она была в ярости, все внутри истошно вопило, – и одновременно безутешна и подавленна.
Она никак не могла совладать с мрачными, безысходными мыслями. Оторвала кружевной воротничок от блузки, вспомнила, как Рашель подарила ей эту кофточку. Три года назад.
В Париже все носят именно такое.
Лишь со второй попытки удалось привязать кружево к сучковатой ветке яблони, между ленточками Антуана и Сары.
Сара.
Рашель.
Антуан.
Клочки ткани вдруг расплылись перед глазами, и она поняла, что плачет.