Он вздохнул и повернулся к ней лицом.
– Я думаю о тебе, – сказала она.
– Не надо. – Его голос звучал глухо.
– Ты поцеловал меня. Это был не сон.
– Ты не можешь этого помнить.
Изабель почувствовала в его словах что-то странное, и ее дыхание на секунду замерло.
– Ты хочешь меня так же сильно, как я тебя, – сказала она наконец.
Он покачал головой, но она слышала только его молчание и как дыхание его участилось.
– Ты думаешь, я слишком молода и невинна, слишком порывиста. Слишком… слишком. Я понимаю. Про меня всегда так говорили. Я слишком инфантильная.
– Дело не в этом.
– Но ты ошибаешься. Два года назад ты был прав. Я сказала, что люблю тебя, и звучало это, наверное, безумно. – Она вздохнула. – Но это правда, Гаэтон. Может быть, единственное, в чем я уверена. И единственная разумная вещь в этом кошмаре. Любовь. У нас на глазах рушатся города, наших друзей арестовывают и депортируют, и неизвестно, увидим ли мы их когда-нибудь. Я могу погибнуть, Гаэтон, – спокойно произнесла она. – И говорю об этом не как школьница, которой только бы парня заполучить. Это правда, и ты это знаешь. Мы оба можем погибнуть в любой момент. И знаешь, о чем я буду жалеть?
– О чем?
– О нас.
– Не получится никаких «нас», Из. Не сейчас. Я тебе толкую об этом с самого начала.
– Если я пообещаю больше об этом не заговаривать, ответишь на один вопрос, но честно?
– Всего один?
– Один. А потом засну. Обещаю.
Он кивнул.
– Если бы мы были не здесь, если бы не приходилось прятаться, а мир не разваливался на части, если бы сегодня был обычный день обычной жизни, ты бы хотел, чтобы были… мы? Гаэтон?
Изабель видела, как боль исказила его лицо, и эта боль была любовью.
– Это неважно, разве ты не понимаешь?
– Только это и важно, Гаэтон.
Она стала мудрей, чем прежде. Теперь она поняла, какой хрупкой может быть любовь и сама жизнь. Никто не скажет, она будет любить его только сегодня, или только на этой неделе, или же до глубокой старости. Может, он станет любовью всей ее жизни… или только на время войны… может, он всего лишь ее первая любовь. Она точно знала одно: посреди всех творящихся вокруг ужасов она нашла нечто неожиданное и прекрасное.
Нашла – и не собиралась терять.
Она чувствовала его дыхание на своих губах, ближе любого поцелуя. Склонилась над ним, не сводя с него прямого, ясного взгляда, и потушила лампу.
В темноте она зарылась в одеяло и прижалась к нему. Поначалу он лежал неподвижно, напряженно, как будто боялся к ней прикоснуться, но постепенно расслабился, перевернулся на спину и начал похрапывать. Позже – хотя сказать, сколько прошло времени, она не смогла бы, – она закрыла глаза и обняла его, чувствуя, как медленно вздымается и опадает его грудь. Как положить руку на поверхность океана летней ночью, в прилив.