— Смотри: между веток яблони — солнце! Мы его никогда больше не увидим…
— Не плачь! Там, куда идем, всегда Божий свет!
— И там все любят друг друга? Никто никого никогда не обижает?
— Да!
— У меня холодеют ноги. Я их не чувствую.
— Христина не обманула.
— Обними меня крепче!
— И ты меня…
* * *
Маленькая ласковая ручка осторожно перебирала мои спутанные волосы и разглаживала их вдоль висков. Я открыл глаза. У койки сидела Дуня. Высунув от старания язычок, она легкими движениями пальцев наводила порядок у меня на голове.
— И почему у мужчин, которым это совершенно не нужно, волосы вьются? — задумчиво спросила она, не переставая работать пальцами. — А девушкам приходиться накручиваться на бигуди, химию делать? Несправедливо…
Я не ответил. Блаженное чувство сладкой неги от ее прикосновений разливалось по телу. Пусть бы это не кончалось…
— Ты плакал, — сказала она, оставив в покое мои волосы и ласково стирая пальцами следы слез на моих щеках. — Почему?
— Я видел Ульяну и Онисима. Они лежали в траве…
— Я тоже плачу, когда их вижу, — тихо сказала Дуня, гладя меня по голове. — Так жалко! Ничего у них не получилось — разлучили после смерти.
— Ты тоже их видела?
— Много раз. Ульяна ко мне и одна приходила. Это она сказала, что ты приехал и спишь в башне у дедушки. Велела спешить. Сказала, что у тебя под правой грудью будет круглая красная родинка — как у меня под левой. И, если мы соприкоснемся ими, сила твоя вырастет вдвое.
— Какая сила?
— Такая, — загадочно улыбнулась она.
— А почему Ульяна это тебе сказала?
— Наверное, потому что родственница. Я ведь тоже Бабоед.
— Не знал.
— Потому что не спрашивал. И Виталик — Бабоед. Только он — по матери, поэтому в документах по-другому.
— Красивая у тебя фамилия.
— У тебя тоже. Даже лучше — двойная.
— Выйдешь замуж — сделаешь и себе двойную.
— Лучше уж сразу получить, готовую, — засмеялась она и, неожиданно нагнувшись, прижалась своей щекой к моей. — Дед велел передать тебе большое спасибо, — жарко прошептала в ухо. — Сказал, что вы с Кузьмой — герои и спасли Горку от большой беды.
Она отпрянула и сложила руки и на коленях.
— Погладь меня еще, — попросил я жалобно.
— Потом, — не согласилась она. — Меня Кузьма прислал. Просил выйти во двор, пока Рита спит…
Кузьма сидел за столом в мятой ковбойке, шортах и тапочках на босую ногу — другой запасной одежды, видимо, в его сумке не нашлось. Пил чай из большой эмалированной кружки. Я поздоровался и сел рядом. Выскочившая следом Дуня, поставила такую же кружку передо мной и исчезла в доме.
— Как рука? — спросил я, прерывая затянувшуюся паузу.