Имперская разведгруппа обнаружила меня в долине реки Квалаквези, почти в сотне километров от верзантского форпоста на Топазе Долорозы. Капитан «Сизифа» рассказывает, что я страдал от голода и лихорадки, постоянно бредил о святых призраках и нечестивых предателях. Ещё он говорит, что при мне нашли изъеденный личинками обрубок правой руки, разложившийся без надежды на восстановление.
Разумеется, я не бредил, но не упоминаю об этом вслух. Я вынес свою руку из Трясины, потому что не хотел оставлять Федре часть себя, но не признаюсь капитану и в этом. Точно так же он не знает, что мои призраки по-прежнему со мной, хотя я больше не страдаю ни от голода, ни от лихорадки. И уж конечно, не говорю ему, насколько святы эти мертвецы. Капитан ничего не в этом не поймет, правду должны знать только мы с тобой.
Вместо этого я рассказал ему о предателях, сбежавших, но обреченных на смерть. Рассказал о падении Верзантских Конкистадоров и вторжении тау на Топаз Долорозы. О том, что шел по следу командующего Приход Зимы, и не должен упустить его сейчас. О том, что я — комиссар, и он должен оказывать мне всяческое содействие.
Взамен этого капитан связался с Ломакс, верховным комиссаром Долорозской кампании и моей непосредственной начальницей. И она, разумеется, отозвала меня на базу «Антигона». Капитан сказал мне, что у Ломакс «возникли некоторые сомнения».
Из дневника Айверсона
«Авель…», — прошептал глухой голос.
— Авель… — отозвалась она, и имя соскользнуло с губ в Имматериум.