Начало февраля 1579 года было снежным, и в парке, окружавшем тюрьму Марии Стюарт в Шеффилде, намело такие глубокие сугробы, что никто не мог посещать её в течение почти двенадцати дней. Поскольку в доме было очень холодно, покои шотландской королевы были увешаны гобеленами и драпировками, а Шрусбери переставил большую часть своей мебели в её апартаменты, устроив узницу по возможности с комфортом.
Мария Стюарт привязалась к графу Шрусбери; она даже радовалась, когда компанию ей составляла его жена, чью благосклонность удалось купить лестью и небольшими подарками. Графиня Шрусбери была необычайно волевой и энергичной женщиной, одержимой приобретательством; Мария про себя считала её ужасной брюзгой. Когда графиня была в хорошем расположении духа, она приходила к своей узнице и развлекала её последними сплетнями о Елизавете; Марии, которая столько лет боролась с этой изворотливой женщиной и ни разу не победила, каждое порочившее её слово доставляло истинное наслаждение.
Графиня Шрусбери рассказывала о страсти Елизаветы к нарядам и о безвкусных модах, которые она ввела; она потешалась над привычками королевы музицировать и танцевать, над её манерами за столом, а главное — над романами с придворными. Её отношения с Лестером давно перестали кого-либо шокировать; она уже не позволяла ему входить к себе в спальню и помогать одеваться, но зато запиралась вдвоём с сэром Кристофером Хэттоном, а чем они занимались наедине, не поворачивался язык рассказать даже у графини Шрусбери. Однако она преодолела свою нерешительность и рассмеялась, когда увидела, что шотландская королева покраснела.
— А теперь, — сказала графиня, — она завела себе новую игрушку — мосье Симьера. Можете ли вы себе представить, ваше величество, насколько развратна эта женщина, если она вступила в предосудительные отношения с человеком, которого прислали для переговоров о её браке!
— Не могу, — холодно сказала Мария. Она не могла себе представить, чтобы какая-либо женщина могла желать физических знаков внимания со стороны мужчины. Она задалась вопросом, не захотелось ли Елизавете поумерить свой извращённый аппетит, если бы её заперли в той комнате в главной башне замка Данбар, куда потом пришёл Босуэлл... На мгновение она закрыла глаза и попыталась отогнать это воспоминание. Босуэлл мёртв; в тюрьме он сошёл с ума и провёл последние годы жизни прикованным, как зверь, цепью к каменному столбу; он расхаживал взад и вперёд по собственным испражнениям, рвал руками своё тело и бредил вслух о прошлом. Вначале она любила его, а потом возненавидела такой же лютой ненавистью, какой, насколько ей было известно, ненавидел он её, и всё же, представляя себе, какие ужасные муки должен был он испытать в заточении, была рада, что смерть наконец избавила его от этих мук.