-- Кондрат Силыч, как думаешь, про склеп стража знает?
-- Сомневаюсь, Пахан. По всему видать подвалы здесь старые, не одну сотню лет отстояли. Уж ежели человек до кости высох, то и те, кто его сюда упрятал, давно в прах обратились.
-- Замуровать, как было, чтоб и следа не осталось, -- отдал я приказ.
Кореша безропотно подчинились. Лишь дед Кондрат хмыкнул в усы:
-- Придумал чего?
-- Да так, -- отмахнулся я. -- Пообедаем, видно будет.
Обед от завтрака отличался тем, что стражник вместе с котелком баланды просунул сквозь решетку новый огрызок свечи. Я внимательно пригляделся к нашему кормильцу. Обычный потный мужик, короткие руки с грязными ногтями, в неровно стриженой бороде волос больше, чем на голове, под мохнатыми бровями глаз не видно. Я улыбнулся ему, ласково, как улыбается ребенок в младенчестве.
-- Как звать тебя, дорогой ты наш?
-- Не положено.
-- Оригинальное имя, -- кивнул я. -- А что, господин Неположено, на базар сбегать не отпустишь? Пожрать чего взять, к девкам каким на огонек заглянуть, а к вечеру вернемся, ночевать нам все одно негде.
На этот раз тюремщик оказался более многословен, чем обычно, брови на мясистом лице дрогнули и сошлись под переносицей.
-- Издеваешься. Ничего, посмотрим, как через годик заговоришь. Многие сюда захаживали, да мало кто вышел.
-- Не издеваюсь, -- ответил я серьезно. -- Мы денег дадим, много денег. Выведи отсюда и станешь богатым. Лошадей дадим. Уедешь, куда глаза глядят, земля большая -- никто не найдет, с богатством везде устроиться можно.
Дрогнул на миг мужик, колыхнулась предательски грудь под вонючей кожаной накидкой, но алчный блеск в глазах затянула липкая паутина страха. Тюремщик отскочил от решетки и бросился прочь. Досадно. Подкуп не сработал. Будем ждать ужина.
Через пару часов я приказал вновь разобрать стену. Справились быстро.
-- Извини, приятель, придется потесниться, -- кивнул я скелету. Тот не возражал.
-- Пахан, ты чего? -- забормотал Антоха.
-- Надо, братцы. Все внутрь, придется потерпеть, а там -- как карта ляжет. Хуже чем есть, все равно не будет.
Спорить никто не стал, но особого энтузиазма я тоже не заметил. Упихивались минут десять. Плечо к плечу, пылинке упасть негде. Но самое паршивое -- не осталось места для Лёньки. Ни одного свободного сантиметра.
Господин граф занимался любимым делом -- сидел в углу и пускал слюни. Плевал он, в прямом и переносном смысле, на весь белый свет. Делать нечего, пусть и дальше пузыри пускает.
Когда я принялся закладывать проем, лица корешей изогнулись вопросительными знаками. Пришлось прерваться на объяснения, но Кондрат Силыч не дал сказать и пару слов: