Я запер дверь, перешел улицу, свернул в переулок и оказался в царстве индивидуальных гаражей — прижатых друг к другу кособоких домиков, обитых проржавевшим железом.
Возле своего закутка колдовал над мотоциклом Мясников. Жаль парня: купил недавно мотоцикл, дрожал над ним, как ребенок над любимой игрушкой, а несколько дней назад на стоянке у заводоуправления кто-то безжалостно помял эту игрушку. Впрочем, так, наверно, всегда: то, что больше любишь, что стараешься сберечь, то, видимо, скорее всего и теряешь.
— Брось с этой рухлядью возиться, — сказал я, — идем, довезу.
Он печально посмотрел на мертвый свой мотоцикл, спросил:
— А за руль пустите?
Я усмехнулся,
— Пущу.
Глаза его заблестели, ну, честное слово, мальчишка: инженер, а весь дрожит от радости, что подержится за руль «Волги».
Честно признаться, еще совсем недавно я и фамилии его не знал; бегает какой-то юнец из новоиспеченных мастеров, ну и пусть бегает. А он вдруг на своем участке так организовал поточную линию, что весь город заставил заговорить о себе. Мясников — ныне известная фамилия у нас. Я даже рискнул: начальник третьего цеха заболел, и я назначил Мясникова исполнять его обязанности. Справляется. Молодец. Только внешность вот подкачала.
Он стоял передо мной в мешковатом пиджаке, белой рубашке и простроченных красным швом джинсах. Внешность не малое дело для руководителя, а тут... какая уж тут внешность: студент последнего курса, донашивающий купленные еще мамой штаны.
— Хороши брючишки, — сказал я, — где покупал?
Он не понял иронии или не захотел понять и серьезно ответил:
— В универмаге много. Дешевые. Удобно по заводу таскаться.
У него была большая широкая ладонь, не по росту. И руку мне он пожал крепко. Хорошо пожал, с достоинством. Что ж, к нему я, в общем, не имел претензий: в склоках он участия не принимал. Во всяком случае, на собраниях не выступал. И за то спасибо.
Мы выкатили из гаража мою «Волгу», Мясников сел за руль и даже крякнул от удовольствия:
— Эх, дать бы сейчас сто километров — люблю! Я по лотерее чуть «Москвича» не выиграл. Честное слово, на единицу номер не сошелся.
— «Чуть-чуть» не считается, — сказал я. — Жизнь, милый мой, погоня за этой самой единицей: никак твой номер на единичку не сходится. Ну поехали.
Вел он машину хорошо, красиво вел.
— Где учился, Мясников? — спросил я.
Он засмеялся.
— Нигде. Вот так, на чужих...
Он засмеялся; он был молод, все покорялось его рукам, нет, он не из тех, чей номер не сходится; я не то чтобы позавидовал, но испытал нечто похожее на сожаление, вспомнив, как так же был удачлив, здоров в свои двадцать пять — тридцать лет. Ему-то сколько? Наверно, около этого.