О проблемах языка и мышления (Сталин, Энгельс) - страница 243

Эти учения Мюнцер проповедовал, большею частью прикрывая их теми же христианскими словесными формами, которыми долгое время должна была прикрываться и новейшая философия. Но основная еретическая мысль всюду ясно выступает в его произведениях, и мы отчетливо видим, что он придавал этому библейскому покрову гораздо меньшее значение, чем многие ученики Гегеля в новейшее время. И тем не менее, современную философию отделяют от Мюнцера целых три столетия.

…он [Т. Мюнцер. Ред.] отправился через Швабию в Эльзас, Швейцарию и обратно в верхний Шварцвальд, где уже в течение нескольких месяцев пылало восстание, ускоренное в значительной степени его анабаптистскими эмиссарами. Эта пропагандистская поездка Мюнцера оказала, несомненно, существенное влияние на организацию народной партии, отчетливое установление ее требований и, наконец, на всеобщий взрыв восстания в апреле 1525 г. Здесь особенно ясно выступают обе стороны деятельности Мюнцера, – с одной стороны, его воздействие на народ, к которому он обращался на единственно тогда понятном ему языке религиозного пророчества, и, с другой стороны, его влияние на посвященных, которым он мог открыто говорить о своих конечных стремлениях.

Там, где нити английского развития сходятся в узловом пункте, которого господин Гизо не может разрубить, – хотя бы только для видимости, – чисто политической фразой, там он прибегает к религиозной фразе, к вооруженному вмешательству божества. Так, например, дух божий нисходит внезапно на армию и мешает Кромвелю провозгласить себя королем и т.д. От своей совести Гизо спасается при помощи бога, от непосвященной публики – при помощи стиля.

Да, не только les rois s’en vont [короли уходят], но и les capacités de la bourgeoisie sen vont [таланты буржуазии уходят].

Предания всех мертвых поколений тяготеют кошмаром над умами живых. Как раз тогда, когда люди, по-видимому, только тем и заняты, что переделывают себя и окружающее, создают совершенно небывалое, – как раз в такие эпохи революционных кризисов они заботливо вызывают себе на помощь духов прошедшего, заимствуют у них имена, боевые лозунги, костюмы и в освященном древностью наряде, на чуждом языке разыгрывают новый акт всемирной истории. Так, Лютер переодевался апостолом Павлом, революция 1789 – 1814 гг. драпировалась поочередно в костюм римской империи, а революция 1848 г. не нашла ничего лучшего, как пародировать то 1789 год, то революционные предания 1793 – 1795 годов. Так новичок, научившийся иностранному языку, всегда переводит его мысленно на свой родной язык; дух же нового языка он до тех пор себе не усвоил и до тех пор не владеет им свободно, пока он не может обойтись без мысленного перевода, пока он в новом языке не забывает родного.