— Н-да, — негромко сказал Артист, касаясь моей руки, — ладно тот, с вологодской рожей, но эти-то правоверные мусульмане, смотри, лакомятся свининкой и хлещут водку, даром что в Коране запрещено употребление спиртного.
— Ты только не вздумай толковать с ними о запретах, налагаемых их вероисповеданием, — академично отозвался я шепотом.
— Да я и так понимаю, что сейчас об этом самое время поговорить, — шепотом же откликнулся Артист.
В этот момент и появился Радоев, самого имени которого так боялся хитрый портье Бахрам. Собственно, мне даже необязательно было знать подполковника Радоева в лицо: уже того, как отреагировал на появление этого высокого, довольно грузного широколицего мужчины Бахрам, было достаточно, чтобы установить личность пришедшего. Я с интересом взглянул на человека, о котором мне доводилось слышать уже дважды, и каждый раз — в чрезвычайно необычном контексте и при своеобразных обстоятельствах.
— Ну что они стоят, как бараны? — были первые его слова. Я уж было подумал не без удивления, что он предложит нам сесть, да не тут-то было. — Пусть подойдут поближе. Да-да, вот сюда, к столу. И кого ты мне приволок, дурень?
— Кого приказывали, товарищ подполковник.
— Да ладно тебе меня чинами-то хлестать, — отвечал Рашид Радоев почему-то по-русски. — Ба-а-а, Бахрам-амак! Как твое здоровье, уважаемый? Уж не думал, что ты сам ко мне пожалуешь. Или тебя особенно не спрашивали, а?
— Не жалуюсь на здоровье, рахмат[3], — пробормотал Бахрам, с которого снова ручьями потек пот, хотя жарко, опять же, не было, напротив, в помещении вовсю работали кондиционеры, поддерживая приятную прохладу
Более не обращая внимания на злополучного портье, Радоев уселся за стол и оглядел всех нас. До поры до времени он не проронил ни слова. Минуты две тишину нарушало только чавканье радоевских сотрапезников (особенно этим отличался тот, что был в расстегнутом милицейском мундире) да сдавленные вздохи страдальца Бахрама, верно заклинающего Аллаха впредь предостерегать его от общения с постояльцами, подобными нам. Наконец Рашид Радоев заговорил, и в его голосе басовито пророкотало недоумение!
— И где же нужный мне человек? Я его видел достаточно недавно, всего несколько месяцев назад, память на лица у меня прекрасная, сам знаешь, Джанибек. Но тут его нет. По крайней мере, я что-то его не признаю…
— Ему сделали операцию, — сказал Джанибек Саттарбаев, — пластическую операцию, теперь его сложно узнать даже тем, кто его близко знал. Да. Вот он, этот человек.
И старший лейтенант Саттарбаев указал на Леона Ламбера, рядом с которым, дрожа как осиновый лист, стояла Лия. Впрочем, на фоне своего сутенера Бахрама выглядела она довольно спокойной и держалась достойно. По крайней мере, не вздыхала, не морщилась и не потела. Радоев именно на нее, а не на Ламбера-Бергманиса. Наверно, цепким своим умом он дошел, КТО именно и КАК именно мог распознать Ламбера в человеке, совершенно на него не похожем. Потом обратился все-таки к Саттарбаеву: