Я устремился за ним и спросил, еле сдерживаясь от смеха (уж больно забавно он выглядел, напуганный, с полами халата, сплошь залитыми злополучной жидкостью из кувшина, с ходящими ходуном руками):
— А что, уважаемый Тахир-ака, что так встревожило тебя в моем сне? Я же, кажется, сам предупреждал, что он довольно нелепый…
В тот момент, когда я произносил эти слова, хозяин нервно пожирал с огромного глиняного блюда-лягана длинные куски дыни прошлогоднего урожая (нынешний, понятно, ну никак не мог вызреть к апрелю). Но на слове «нелепый» Тахир-ака ужасно переменился в лице и, издав какой-то сдавленный звериный стон, запустил в меня дынной коркой. Дыни в Узбекистане не чета тем, какие впаривают нам на российских базарах различные сомнительные торговцы. Попади эта корка мне в голову не миновать легкого сотрясения мозга. К счастью, моя реакция, хорошая от природы и оттренированная годами, не дала сбоя, я довольно легко уклонился. Дынная корка шлепнулась в стену и сползла на пол. Я посмотрел на трясущегося от диковинной смеси страха и гнева хозяина и, уперев правый кулак в бок, грозно спросил, отбросив цветистую восточную вежливость:
— С ума ли ты сошел, дядя? Что на тебя нашло? Что такое?
— Ты не поймешь… русские не поймут, — забормотал он я, сунув клочковатую бороду себе в рот, принялся интенсивно ее жевать, словно надеясь, что таким своеобразным способом сумеет держать слова, буквально рвущиеся с языка. В иной ситуации это выглядело бы по меньшей мере комично, однако сейчас мне было определенно не до смеха. Нет, мой хозяин, этот словоохотливый и радушный Тахир-ака, пусть даже с традиционными для восточного человека лукавством и стремлением ободрать тебя как липку, никак не сопоставлялся с тем напуганным и трясущимся существом, которое запустило в меня полуобглоданной дынной коркой.
Меня взяло зло
— Ну что? — задорно спросил я с веселой яростью, по меньшей мере половина которой была наигранной. — Чего это там русские не поймут? Нет, ты перестань жевать свою бороденку и скажи по существу чего это я, русский, не пойму!
Хозяин открыл рот, но тут же плотно его захлопнул, что для него было совершенно нехарактерно. Это еще больше разожгло мое любопытство. Он посмотрел на меня, моргая своими узенькими глазками, а потом махнул рукой:
— Э, после ужина скажу. Только ты молчи, молчи про свой сон. Идет, уважаемый?
Я кивнул.
Ужин хозяин закатил основательный, из нескольких блюд. Наверно, тем самым он преследовал две цели: надеялся, что окончательно опустошит мой кошелек своей варварской гастрономической щедростью; ну и еще полагал, что я, набив желудок, стану глух ко всяким историям и предпочту хорошенько вздремнуть, нежели забивать себе голову фантазиями и страхами пожилого аборигена, Одним словом, накормил меня почтенный Тахир-ака на убой. На первое подал жирную шурпу то есть местный суп с жирной бараниной, овощами, перцем и кинзой, а также еще какими-то пряностями, названий которых я просто не знал. На второе меня потчевали чистейшим самаркандским пловом, а потом пошли блюда, которые я не знал даже по названиям, одно сытнее другого — Гуншнут, кук-бийрон… Последнее оказалось наиболее специфическим узбекским овощным блюдом. Оно служит и гарниром, и начинкой для пирожков, и самостоятельным кушаньем. Это сочетание разной зелени, тушеной в масле или бараньем сале. Благодаря всему вышеперечисленному, я совершенно не мог его есть.