«Пужались» и повизгивали, конечно, так, напоказ, пожалуй, что даже и от избытка внутренней бодрости. Ни в каких Громовержцев или Перунов никто из этой публики не верил, а ливень, даже если и сокрушительный, то что ж, после такого пекла — дело, в общем, обычное.
Но как обнажились молниеносно голубые корни небесного электричества и там, и тут, и прямо над головой, и как вдарило, как «двадцатью залпами артиллерийского орудия», воедино, и еще, и еще, вдогонку, так и пала на всё темень доисторическая. Лиловые, пепельно-лиловые тона жутко как-то преобразили полуголых людей и вместе с несшимися, кувыркающимися обрывками скарба и снеди рисовали картину апокалипсиса.
Крупные, резкие капли бухались, как маленькие снарядики в пылящий песок, покрывая его мокрыми мини-кратерами. Два приятеля, подхватив свои шмотки, запрыгали в задумчивом темпе по направлению к душевым и кабинкам для переодевания. Ветер еще усилился и сносил их с курса, чуть ли не подхватывая в полет в верхней фазе прыжка. Около выкрашенных синей краской фанерных щитов душевой жались, как около Ноева ковчега, те, кто допрыгал сюда раньше. В предвидении неминуемого пятого акта с тотальным полосканием белья и промыванием косточек волнующийся табор лихорадочно укреплял позиции вокруг фанерного прибежища: подтягивались ближние лежаки и ставились под углом к стенкам, на них натягивались хлорвиниловые пленки и полотенца. Пристрелка отдельными водяными снарядиками на момент прекратилась. Время, отведенное на артподготовку, истекло, и уже наклонялись миллионнолитровые бочки, чтобы опрокинуться разом, не мелочась.
И когда Карданов с Хмыловым, сбившись с галопирования и сгибаясь под невидимым напором воздуха, уже подгребали к сплоченному вокруг синих стен коллективу, сверху пронесся наконец шорох мгновенно сорвавшейся неисчислимой стаи дождевых частиц. Их полет, даже не полет, а пикирование, был стремительным и неотразимым. Задыхаясь и уже мало что различая перед собой, Димка и Витя ткнулись в первую хлорвиниловую накидку, обхлопывая и шаря по ней. Полог накидки отогнули изнутри, и обитатели сухой пока клетки пространства гостеприимно потеснились перед новыми пришельцами. Два плюс два равно четыре, а четверым под одним хлорвинилом было тесновато. Но, как говорится, в тесноте, да не в обиде. Какая уж тут обида, пришельцы с явным восхищением поглядывали на карие очи, черные брови двух красоток лет этак на пятнадцать моложе их. И чем сокрушительнее и лихорадочнее барабанило сверху, сильнее поддавало ледяной пылью с боков и шире растекались озера под ногами, тем теснее жались они вокруг воображаемой полосы безопасности. И уже мужчины, взявшие в свои руки поддержание кровли над головой, не вздрагивали от восхитительных касаний влажных трусиков и лифчиков девушек, ибо пора мимолетных касаний миновала, они стояли, плотно прижавшись друг к другу, как в танце, среди шума и натиска стихии…