Дуня, наблюдавшая, как гость поглощает пышки, улыбнулась.
— Ты так патриотично отстаиваешь первенство русских.
— Россиян вообще, потому что и европейский, и американский прогресс подняты нашими умами, своих у них почти нет, вот и покупают россиян, инженеров и учёных.
— Наверно, не всех покупают? Многие сами уезжают.
Афанасий поморщился.
— Есть такой факт, наше чиновничество насмерть стоит, держась за кресла, попробуй пробейся, докажи, что ты сделал открытие, полезное для народа, вот умные и бегут из России. И почти все беглецы работают на военную промышленность Запада, я статистику изучал недавно. Если что и прогрессирует, то искусство убивать людей.
Дуня тоже опечалилась.
— По телевизору иногда показывают всякие расследования, так страшно становится. Человечество — что обезьяна в болоте с дубиной в лапах, если под дубиной понимать прогресс науки и техники, а под болотом морально-нравственную деградацию. Чем выше обезьяна поднимает дубину, тем глубже погружается в болото.
Афанасий с интересом вгляделся в мерцающие глаза девушки.
— Ты тоже рассуждаешь как матёрый философ. Проще надо к этому относиться и не бояться отстаивать свою правоту. Ударили по одной щеке? Ответь по двум!
Дуная погрозила ему пальчиком.
— Я видела твои ответы, это не метод, плохих людей мордобоем не исправишь.
— Но и терпеть их издевательства тоже не метод, на шею сядут. Сроду не любил теорию непротивления злу насилием, которую исповедовал Лев Николаевич. Эта теория едва не погубила Россию в конце двадцатого века, хорошо, люди спохватились, сопротивляться стали, не то мы с тобой разговаривали бы в другой стране. Или вообще не разговаривали бы.
— Ты пессимист. А Лев Николаевич — это Толстой?
— Он, родимый, либеральное «наше всё». Сам-то жил по иным законам. Вот родители твои молодцы, жили по справедливости и спуску негодяям не давали. Я помню, как их хоронили… — Афанасий помолчал, подумав, что зря заговорил об этом, расстроил девчонку. — Кстати, а где тот, кто их сбил?
— Посадили, — грустно ответила Дуня. — Говорят, из зоны живым не вышел.
— Значит, иногда и у нас возмездие добирается до подонков.
— Разве это важно? Папу и маму уже не вернуть.
— Это правда.
Дуня встала.
— Я молока принесу.
Афанасий взялся за пышку, но отложил, погладил себя по животу.
— На сутки наелся. С собой дашь парочку?
— Конечно, хоть все бери, — обрадовалась Дуня, — я ещё напеку.
Кто-то деликатно постучал в дверь.
Девушка вспорхнула с табурета, крикнула:
— Входите.
Дверь открылась, показался страдающий от ложного смущения Дохлый, приложил руку к груди.