Каждый год я выступаю с множеством лекций по всей стране – не только в колледжах и университетах, но и в общественных организациях, богословских семинариях и церквах. Когда меня приглашают выступить в какой-нибудь консервативной евангелической семинарии или церкви, это почти всегда связано с публичными дебатами, которые меня просят провести с кем-либо из консервативно настроенных специалистов на тему, представляющую взаимный интерес – например, «Могут ли историки доказать, что Иисус был воскрешен из мертвых?», или «Располагаем ли мы оригинальным текстом Нового Завета?», или «Дает ли Библия адекватное объяснение человеческим страданиям?». По очевидным причинам аудитория в подобных случаях меньше заинтересована в том, чтобы услышать мое мнение, чем в том, чтобы увидеть, как один из экспертов, разделяющих их собственные взгляды, ответит на мои высказывания и опровергнет их. Я сам прекрасно это понимаю и потому получаю удовольствие от подобных встреч. Дебаты нередко оказываются весьма оживленными, а аудитория – почти всегда внимательной и великодушной, даже если они считают меня опасным человеком, выступающим на «темной стороне».
В более либеральных церквах или же в секулярной обстановке я обычно нахожу и большую свободу, и более восприимчивую аудиторию, готовую выслушать, что именно современные исследователи могут сказать относительно раннего христианства и Нового Завета с исторической точки зрения. В подобных ситуациях я часто рассказываю об историческом Иисусе, излагая точку зрения, которую я привел вкратце в предыдущей главе – а именно, что Иисус может быть лучше всего понят как апокалиптический пророк, предсказывавший, что Бог очень скоро вмешается в дела человечества, чтобы ниспровергнуть силы зла и установить здесь, на земле, свое благое царство. Как мы уже видели, этот взгляд – не оригинальное представление Иисуса, его выражение можно найти в учениях других иудеев той эпохи, склонных к апокалиптическому образу мыслей.