Три ночи ей снилось, что она вернулась в реальный мир и ведёт там ничем не примечательные разговоры с родителями, школьными друзьями, собратьями по увлечению «Автоверсумом», бывшими любовниками. Независимо от событий и места действия, воздух казался заряженным, светясь от осознания собственной подлинности. Она просыпалась от этих снов, изувеченная утратой, отчаянно цепляясь за ускользающую надёжность, уверовав – на пять – десять секунд, – что Дарэм накачал её наркотиками, загипнотизировал, промыл ей мозги, заставив уверовать в Элизиум, и каждый раз, как ей кажется, что она «засыпает» здесь, в действительности лишь просыпается в земной жизни, которую никогда не покидала.
Затем туман, заволакивающий мозг, рассеивался, и она понимала, что всё это неправда.
В первый раз ей приснился Город. Она шла по Пятнадцатой авеню, и вдруг марионетки начали умолять её обращаться с ними так, словно они полностью разумны. «Мы проходим тест Тьюринга, разве не так? Неужели чужак в толпе – недочеловек только потому, что тебе не видна его внутренняя жизнь?» Они дёргали её за одежду, как попрошайки. Мария велела им не глупить. Она сказала: «Как вы можете жаловаться? Вы что, не понимаете? Мы отменили несправедливость». Человек в элегантном чёрном костюме бросил на неё резкий взгляд и пробормотал: «Зато вы всегда сохраните бедность». Но он ошибался.
И ещё ей приснился весь Элизиум. Она пробиралась сквозь ТНЦ-решётку в промежутках между процессорами, трансформировавшись в простейшую самоподдерживающуюся систему клеток, напоминающую самые старые и примитивные формы искусственной жизни, ничего не касаясь и всё примечая в шести измерениях, ни больше ни меньше. Только проснувшись, она поняла, насколько это нелепо: ТНЦ-вселенную не заливал аналог света, распространяя вдаль и вширь информацию о каждой клетке. Быть погружённым в решётку означало оставаться почти слепым ко всему её содержимому, и единственный способ что-то обнаружить – тянуться и мучительно нащупывать, что впереди, иногда это самое, лежащее впереди, разрушая.
В конце дня, когда золотой свет струился из окон спальни после тысячи случайных, но хорошо рассчитанных отражений от башни к башне, Мария обычно плакала. Это казалось ей самой неадекватным, бессмысленным, жалким и аморальным. Она не хотела «скорбеть» о человеческой расе, но не знала, как осмыслить её отсутствие. Представлять себе тот мир давно сгинувшим, словно тысячелетия элизианского сна зашвырнули её в далёкое неопределённое будущее Земли, она не желала и пыталась привязать себя к тому времени, которое помнила, мысленно отслеживая жизнь своего двойника. Она представляла себе примирение с Аденом – это было вполне возможно. Представляла его себе полным жизни, таким же нежным, эгоистичным и упрямым, как обычно. Представляла самые обыденные, лишённые необычного моменты их отношений, безжалостно выпалывая всё, что казалось слишком оптимистичным и подогнанным под желания. Она не собиралась придумывать для другой Марии идеальную жизнь – лишь пыталась отгадать недоступную правду.