По мере того как до него доходило понимание ситуации, Хоторн начал погружаться в самую чёрную депрессию. Существовало множество болезней, требующих дорогостоящего лечения и лишающих возможности трудиться, каждая из которых могла выдернуть его из уютной верхушки среднего класса, погрузив на дно относительной нищеты и изоляции. Но в том, чтобы умереть «бедняком», была особенно изощрённая мука. В телесной жизни он легко уживался с общепринятым пониманием денег как самого глубокого уровня реальности, а реестров имущества – как истины в последней инстанции, в то же время позволяя себе ускользнуть на большинство выходных в прилизанный садик английской глубинки. Разбивал там лагерь под плывущими облаками, очищал голову от запутанных условностей городской жизни, напоминал себе, насколько искусственны и необязательны эти правила. Он никогда не тешил себя иллюзией, что мог бы жить на природе, «раствориться» в лесах, картируемых два раза в сутки спутниковой системой в сантиметровом масштабе; питаться мясом охраняемых видов, срывая оскаленными зубами ошейники радиослежения с лис и барсуков; стоически терпеть болезни и паразитов, способных пробить иммунитет, приобретённый благодаря полученным в детстве прививкам и усилителям поликлональных Т-лимфоцитов. По правде говоря, он почти наверняка умер бы с голоду или свихнулся, но смысл поездок был вовсе не в этом. Важен сам факт, что его гены почти не отличались от генов предков, охотников и собирателей, живших десять тысяч лет назад; что воздух по-прежнему пригоден для дыхания и ничего не стоит; что солнце льёт свой свет на планету, приводя в движение пищевые цепочки и сохраняя климат, в котором он может выжить. В этом нет ничего физически невозможного и биологически абсурдного, это можно представить себе: жизнь без денег.
Созерцая экраны Бункера, Хоторн мысленно возвращался к этому банальному, но утешительному умонастроению с головокружительным чувством потери, ибо уже был бессилен отстраниться, хоть ненадолго, от массовой галлюцинации «коммерция-это-реальность», не мог извлечь полунасмешливое чувство собственного достоинства и независимости из гипотетической возможности жить голым в лесу. Деньги перестали быть удобной условностью, на которую следовало взирать с подобающей иронией, потому что компьютерные финансовые транзакции, через которые его инвестиции перетекали провайдерам сетевых КваКсов, являлись теперь основой всего, что он думал, всего, что воспринимал, всего, чем он был.
Он остался без друзей и без тела, а весь мир, где он когда-то жил, превратился в мелькание пейзажей за окном скоростного поезда. Дэвид Хоторн готовился «соскочить».