И снова лицо хозяина дома дернулось теперь уже совершенно явственно.
Криво улыбнувшись Ястыкову, Мират Виленович попросил Фандорина:
— Николай Александрович, не сочтите за труд. Спуститесь, пожалуйста, вниз и скажите жене, что я поднимусь с Олегом Станиславовичем в кабинет, но к выносу праздничного торта мы непременно спустимся.
Подавив порыв низко поклониться и прошелестеть: «Слушаю-с, ваше сиятельство», Николас отправился на первый этаж. Раз ты обслуживающий персонал, умерь гордыню, знай свое место.
Инга и спутница неприятного Ястыкова были в гостиной — стояли перед портретом личного дворянина Конюхова.
Заслышав шаги, гостья, высокая брюнетка в алом платье с глубоким вырезом на загорелой спине, обернулась.
Ника покачнулся, ухватился за дверной косяк.
Это была Жанна!
Время и пространство переключили регистр и перешли в иное измерение, так что ровный, безмятежный голос Инги Сергеевны казался звучащим откуда-то из иного мира, из позапрошлого столетия:
— Заметьте, что неуважение к предкам есть первый признак дикости и безнравственности…
Глава шестнадцатая
БРИГАДИР
— Дмитрий, будет безнравственно, если ты и дальше станешь хранить молчание о причинах твоего бегства из Петербурга, — строго молвил Данила, едва дормез отъехал от площади.
Митя стоял на коленках, забравшись на заднее сиденье, и смотрел в окно: на поручика-гатчинца, пересчитывавшего полученные за шпагу деньги, на угрюмого Пикина — тот стоял один, накинув поверх рубахи плащ, и жадно дымил длинной трубкой. Карету взглядом не провожал, разглядывал землю под ногами.
— Я не понуждал тебя к откровенности, — продолжил Фондорин все тем же решительным тоном, — однако же, согласись, что после случившегося я вправе получить ответы на некоторые вопросы. Первое: кто таков упомянутый капитан-поручиком Еремей? Второе: почему за тебя обещано вознаграждение, и судя по всему немалое? Третье: что ты делал Петербурге — один, без родителей? Четвертое…
Всего вопросов было ровным счетом двенадцать, перечисленных в строгой логической последовательности, из чего следовало, что занимали они Данилу уже давно.
— Простите меня за скрытность, мой почтенный друг и благодетель, — повинился Митридат. — Она была вызвана отнюдь не недоверием к вам, а нежеланием вовлекать вас в эту не до конца ясную, но опасную интригу.
И Митя поведал своему спасителю всё, как на духу, сам не замечая, что заразился от лесного философа привычкой изъясняться длинными грамматическими периодами.
Фондорин изредка задавал уточняющие вопросы, а дослушав, долго молчал — обдумывал услышанное.