Я вошел в каюту, написал последнюю записку жене и передал ее матросу.
«Алло, Тед! Все идет хорошо. Уже около часа мы идем впереди сами по себе. У меня на борту пока еще трое матросов, но буксир сейчас их снимет. Сообщи Американской лиге радиолюбителей, что я буду передавать в 11 и 18 часов стандартного восточного времени. Любящий тебя Бил».
Один из матросов сказал мне:
— Если вы совершите это плавание, сеньор Виллис, то, когда вернетесь, у вас вся грудь будет увешана орденскими ленточками, как у адмирала!
В его словах звучало глубокое сомнение, и я спросил его:
— А как ты думаешь, удастся мне совершить это путешествие?
Он молчал. Тогда я взглянул на двух других матросов; очевидно, это были потомки тех людей, которые в прошлые века отплывали от этих берегов на таких же плотах и, покинув Перу, направлялись вдоль побережья к Панаме или к Галапагосским островам; иногда их гнал неведомо куда жестокий шторм, а иногда, спасаясь от врагов, угрожавших им на берегу, они уплывали на запад, в просторы океана, по тому же пути, который теперь лежал передо мной.
Словно высеченные из камня лица матросов были неподвижны, а черные, как агат, глаза — непроницаемы. Ни один не ответил на мой вопрос. Я улыбнулся. Но вот их глаза вновь оживились, засверкали, и они стали с острым любопытством рассматривать меня, пытаясь подметить признаки малодушия. Эти люди видели меня последними, и им хотелось меня проверить.
Через несколько минут, стоя на желтой бамбуковой палубе, я увидел, как спасательный плотик с тремя матросами был поднят на тральщик; как только он очутился на борту, корабль развернулся, дал прощальный гудок и взял курс на восток, назад в Кальяо.
Июнь 23. 7.50 утра стандартного восточного времени; 11°38′ южной широты и 78°11′ западной долготы; около шестидесяти миль к западу от Кальяо.
«Семь сестричек» — вперед!
Около часа я управлял плотом, внимательно следя за компасом. Затем, подняв голову и окинув взглядом небо, море и горизонт, я еще острей почувствовал свое одиночество. Я наблюдал, как под бескрайным пасмурным небом вокруг меня поднимались и опадали волны, видел, как они разбивались о бревна, образуя пенящиеся водовороты, и слышал, как они громыхали и ревели подо мной. Плот раскачивался и зарывался в воду, с трудом пробираясь сквозь волны.
Я был один. Снова устремил я взгляд в серое небо. Все вокруг было как и прежде, как всегда; ничто не изменилось в этой извечной картине, лишь появилось маленькое существо, человек, наконец добившийся своего.
Время шло, а я не отрывал глаз от компаса. Я начал уже привыкать к мысли, что теперь предоставлен самому себе.