Доказательство любви (Милан) - страница 117

Пепла и победы.

Однако с того самого первого момента, когда их губы встретились, он понял, насколько был не прав. Ее нежные губы не были лишь сиюминутным утолением его желания, не казались они и временным спасением от пожиравшего его одиночества. Ее губы коснулись его, сладкие и доверчивые, несмотря на все эти недели, несмотря на то, что они сказали друг другу. Ее руки нащупали его локти, обвили его плечи. Она прижалась к нему всем своим телом, окружив его словно горячий источник.

Их уста слились в жарком поцелуе. Он потерялся в ее желанном вкусе, в сладостном аромате ее дыхания. Поцелуй был извинением за обман и каждое грубое слово. Он был признанием и пониманием. Поцелуй передал то, что невозможно было высказать словами. Ты. Ты. Я хочу тебя.

В безмолвной тишине он позволил своему телу говорить правду. Он хотел ее. Он желал храбрость женщины, рассказавшей Неду о своем обмане. Он жаждал ум, нарушивший равновесие его размеренной жизни.

– Дженни, – шептал он ей прямо в губы. Ее имя. Обращение, молитву.

Поцелуй сменился от узнавания к желанию и надежде. Он надеялся, что она запомнит Гарета больше, чем лорда Блейкли. Подобно тому, как она отбросила личину мадам Эсмеральды и стала в поцелуе просто Дженни. Именно эта надежда заставляла его страстно ощупывать руками малейшие изгибы ее тела. Он жаждал человеческих отношений. Простого, искреннего контакта – плоть с плотью, душа с душою. И с его именем, его самым сокровенным, личным именем, на устах Дженни.

Кожа, плоть и душа – все смешалось, и Гарет был опьянен выпуклостью ее бедер, скрытых лишь тонким материалом рубашки. Его ладони ощупывали изгибы ее тела, проступавшие сквозь полупрозрачный муслин. Полукружия ее грудей, упругие шишечки ее сосков. И снова идеальная линия ее плеч. Он склонил голову и упивался восхитительным ароматом ее шеи.

Она вздохнула, ее руки запутались в его волосах.

По голове словно пробежали мурашки, кровь горячо заструилась по жилам.

Последние двадцать четыре года жизни Гарета представляли собой одну длинную, одинокую цепь дней – прочные, холодные, железные путы, наложенные титулом, переданным ему его дедом. Неразрывная нить ответственности, переходящая от отца к сыну. Однако вовсе не лорд Блейкли, связанный оковами своего титула, стремился соединиться с этой женщиной.

Это был Гарет. И губы Дженни нашли его. Ее губы открылись ему. Не его титулу. Не его состоянию. Нет, они открылись человеку, мужчине.

Ее руки, холодные в ночной темноте, обвились вокруг его шеи и развязали его галстук. Он сдержал себя, позволив ей стащить тонкое полотнище. Галстук плавно приземлился на пол. Гарету пришлось приложить последние свои силы, чтобы в едином порыве не избавиться сразу от всей одежды. Вместо этого он нежно поглаживал ее тело – от бедра к груди, останавливаясь, чтобы обвести налившиеся бутоны ее сосков. И вновь бедро.