Вечность прорастает саженцем, соединяющим землю и небо. С этого саженца начнётся райский сад. Этот саженец вберёт в себя силу царств и поколений, нашедших покой в знойной земле. Из этого саженца разрастётся древо, ветви которого даруют тень Грядущему Голгофским путём: "Торобов опустил в неё корешок… присыпал его землей, примял землю пальцами. Садовник подтянул к саженцу гибкую трубку, из которой полилась серебряная струйка, стала впитываться в землю. Розовая земля темнела, становилась тёмно-малиновой. Торобов почувствовал, как слабо дрогнул саженец, укореняясь в земле, всасывая воду, поглощая свет. Он был маленькой колонной, соединяющей небо и землю, поддерживал огромный свод небес, не давал ему рухнуть. Торобов, поселившись в дереве, станет жить в нём среди этих голубых холмов, бирюзового моря, стеклянных далей. Ночью, под тёплыми звездами, не тяготясь своим одиночеством, станет грезить об исчезнувших временах, позабытых народах, и какая-нибудь птица совьёт в его ветвях потаённое гнездо".
Вечность куполом неба укрывает мир. Небо подобно морю, по водам которого ступает Спаситель. Человек, влекомый и тайной смерти, и верой в вечную жизнь, смотрит в небо с вопросом "Кто Ты?". И небо смотрит в человека, чтобы душа его смогла стать равновелика небесному своду, чтобы и по ней, как по водам, прошёл Спаситель: "Оно дохнуло необъятной ширью, распахнулось блистающим простором, осыпало его мерцаньем и блеском. Звёзды — белые, голубые, зелёные — дрожали, текли, сливались в пылающие сгустки, растворялись и тонули в туманностях. Орнамент звёзд проступал небесной геометрией, словно их соединяли горящие линии. Другие звёзды размыто тонули в голубых туманах. Небо волновалось, трепетало, по нему пробегал ветер, и звёзды казались отражениями на чёрных волнах. Небо замирало, и звёзды, драгоценные, как бриллианты, горели бессчётными россыпями".
Вечность замерла на страницах Корана, где вечное знание слилось с чудесной поэзией, где слово несёт мир, где пустыня расцветает, ветер затихает, семя, погибая, даёт новую жизнь, а небо сияет вечной зарёй: "Торобов взял книгу. Не раскрывая, положил на грудь, чувствуя её тяжесть. Не страниц, не плотной бумаги, украшенной изысканными орнаментами и волшебной арабской вязью, похожей на электронную волну с молниеносными всплесками. Тяжесть была не материальной. Была тяжестью имён, которыми были наречены все сущие во вселенной явления. В этой книге, как в чудесном ларце, таились зори, звёзды и луны. Весенние цветы и бури пустыни. Львы, и орлы, и крохотные твари с прозрачными тельцами и крыльями. В этой книге сберегались царства, дворцы и храмы, земные дороги и морские пути. В ней жили правители и богословы, хулители и святотатцы. В ней было начало мира, восхитительного, как молодая заря, и его конец, ужасный, как чёрный труп. И если открыть ларец, из него бесконечным потоком польётся божественная речь, перетекая из невидимого в видимый мир".