Рядом с ней сидел молодой парнишка — и Фрося ему сказала:
— А что же это не поют нынче? Или осипли от «горько»?
Тихо так это сказала, чтобы не подумали, что она вломливая такая — только что пришла, а уже командует.
Паренек кивнул — мол, все понял, сейчас сообразим.
— Внимание! Есть предложение попеть. Левый фланг, вы там помоложе, так и начинайте.
А Фрося, надо сказать, вот ведь как любила петь. Но вот чтоб развернуться да вложить в голос все свои мехи, этого не было давненько, надо сказать.
Фрося, конечно, не то чтоб обучена была хорошему пению, этого не было, и не то чтоб мелодию правильно вела, этого тоже не было, в самодеятельность, заметить надо, ее никогда не приглашали, потому что пела она как бы независимо от других певцов, больше заботясь о своей песне, а не о песне общей, то отставала, то значительно забегала вперед, все это так, но одно несомненно — пела она, что называется, от души, во всю мощь, во все горло, так что пение ее скорее походило на складный торжественный крик. Вроде бы гордится собой человек — вот вы, мол, меня за недотумку считаете, за птаху темную, а вот вам, слушайте, сколько складных слов кряду я могу обозначить.
Включались медленно, как бы даже нехотя, ребята молодые, дружки жениха, запели, что шоферы очень надежные друзья, и все за столом подтягивали нехотя, без удовольствия отвлекаясь от разговоров, вроде не пели, а мурлыкали. Фросе слова этой песни были знакомы, но не подряд, одно к другому, а только на выбор, и все она не могла включить полные обороты, и томилась от нетерпения — эдак же и вечер пройдет, а она не проявит себя, не врубит свои мехи.
Но вот молоденькие девочки у окна запели «Ромашки спрятались, увяли лютики», и Фрося ну встрепенулась, ну приободрилась, вот сейчас она включится. Весь стол запел, и Фрося со всеми вместе, да, пожалуй, всех громче, так что голос ее выделялся надсадом, включилась с ходу, да так крепко, будто бы разом душу хочет криком вывернуть наизнанку. «Зачем вы, девушки, красивых любите» — и даже глаза прикрыла от удовольствия, и также для того, чтобы словам в голове было удобнее складываться ровненько.
А люди за столом так даже малость ошалели от Фросиного трубного с хрипотцой голоса — может, он не на всякое ухо приятен, но ведь каждому и не угодишь, тут уж, как водится, ценитель нужен, и ценители находились, и хоть Фрося голосом своим приводила всех в некоторое даже замешательство, однако ж отказаться от него побоялись.
И вот запели «Подмосковные вечера», слова этой песни за много лет удобно разместились во Фросиной голове, и всякое слово знало свое место и выпархивало не спеша и не задерживаясь, но исключительно в положенное время, да так это гладко лились, не цепляясь друг за друга при вылете, но даже осторожно подталкивая предыдущего друга, помощь ему дружескую то есть оказывая.