Как только они вернулись в отель, он позвонил в главную редакцию и доложил о результатах мистеру Грили, своему непосредственному начальнику. После долгого разговора, получив новое подтверждение прежних инструкций, он сообщил Наю:
— Продолжаем действовать точно по плану. Не беспокойтесь, может быть, и не так скоро, но мы с вами доведем это дело до конца.
— «Мы с вами»! — передразнил его Най. — Теперь мы просто марионетки. Господа в Лондоне будут дергать ниточки, а мы здесь — расхлебывать эту кашу.
— Нет, нам предоставлена полная свобода действий. Грили сам так сказал.
— Ну, будь по-вашему. Но если мы это дело провалим, нам конец.
Смит взглянул на часы. Было уже начало пятого, и, хотя ему больше всего хотелось как следует подзакусить и выпить чаю, он решил, что времени терять нельзя.
— Поедем сейчас же в Мосберн. Чем скорее мы внесем там задаток, тем лучше.
Вскоре после того, как Смит и Най ушли, Генри покинул редакцию и поехал прямо домой. Он не застал ни жены, ни Дороти — они, как сообщила ему Ханна, пошли с миссис Бард в «Одеон» смотреть новый фильм. Почти не притронувшись к ужину, он поднялся в свой кабинет — бывший чердак, выходивший окном в сад, — где хранились его книги и коллекция стаффордского фарфора. Он сидел там до позднего вечера, пытаясь, несмотря на тяжесть в голове, обдумать события последних дней, которые неминуемо должны были в корне изменить привычный уклад его жизни и в лучшем случае надолго омрачить ее тревогой и страхом. Он старался убедить себя, что обещание основать новую газету — только пустая угроза. Но нет, это было не так. Старший из них, Смит, — тот, кто вел переговоры, — неуклюжий, нескладный толстяк с лунообразным серьезным лицом, производил впечатление человека рассудительного, правда не особенно умного, но, вероятно, добросовестного и, несмотря на некоторое самодовольство, доброжелательного и честного — итог получился скорее положительный. Его спутник, к несчастью, казался гораздо более опасным: невозмутимый и цепкий, злой и острый на язык, с колючим взглядом — короче говоря, одинокий волк; Генри инстинктивно чувствовал, что этот человек сильнее и несравненно умнее первого, что именно его и следует опасаться.
Слово «опасаться» вдруг показалось Генри таким нелепым, что он разом опомнился и успокоился. Теперь положение представлялось ему куда менее тревожным, будущее — более светлым. Позиции его газеты были на редкость прочными, она пользовалась поддержкой — даже любовью — всего города. Так как же сможет ее вытеснить какой-то грязный листок, основанный самой бульварной из всех бульварных лондонских газет? «Северный свет» перенес на своем веку много невзгод. Перенесет и эту.