Никогда, даже во время самых сложных деловых переговоров, не оказывался Рэндольф в столь затруднительном положении. Он растерянно уставился: на Тиффани.
— Может быть, мы все-таки поговорим…
— Нет.
Никаких приступов гнева, никаких театральных жестов — лишь твердокаменная неумолимость. Рэндольф ожидал чего угодно, только не этого. Он был столь высокого мнения о себе, что не представлял, что ему могут отказать. Озадаченный, он попытался быть спокойным и убедительным.
— Тиффани, я очень хочу жениться на тебе. Давай обсудим это как разумные, взрослые люди… Пожалуйста, будь добра, объясни свой отказ.
— Я терпеть тебя не могу, я не вышла бы за тебя замуж, даже если бы ты был последним мужчиной на Земле.
Она не кричала, даже не повысила голос. Ее умышленно небрежный, насмешливый тон убивал больше всего.
— Но почему? Что я сделал, что заслужил такую нелюбовь? Мы должны все обсудить, Тиффани, ведь твой отец желает этого брака так же сильно, как и я.
— А ты видел когда-нибудь, чтобы я выполняла желания отца?
Рэндольф вздохнул.
— Должен признать, что нет. — Его лицо стало жестче. — Пожалуй, твое послушание оставляет желать лучшего.
Она мило улыбнулась.
— И я не вижу причины, почему должна меняться. — Улыбка сошла с ее лица. — В особенности теперь!
Рэндольф из последних сил боролся с накатывающимися волнами гнева. Стоять и выслушивать оскорбления от этого испорченного ребенка было выше его сил. Но нужно было вынести все, потому что он хотел ее — ее красоту и ее богатство. Он должен стать владельцем «Корт Банка» и «Корт Даймондс». Сделав над собой героическое усилие, он растянул губы в улыбке.
— Я виноват, дорогая, — любезно признал он. — Я был слишком поглощен делами — нашими семейными делами, — чтобы ухаживать за тобой, как ты того заслуживаешь. К тому же, возможно, ты привыкла думать обо мне только как о кузене. Уверяю тебя, отныне ты увидишь меня совершенно в ином свете.
Рэндольф приблизился к ней вплотную, губы его были растянуты в улыбке. Он погладил ее по щеке. Его глаза потемнели при этом первом прикосновении, и он продолжал бы ласкать ее и дальше, если бы Тиффани не отпрянула.
— Не прикасайся ко мне! Ты, мерзкая тварь, не смей меня трогать!
Ее неприкрытое отвращение было столь явно и искренне, что Рэндольф утратил контроль над собой. В ярости он схватил ее за запястье и потянул к себе, так что она оказалась прижатой к его груди.
— Ты будешь моей женой, Тиффани, — прошипел он, — и я буду прикасаться к тебе сколько захочу и когда захочу!
— Никогда! Я скорее умру, чем позволю тебе войти в мое тело на брачном ложе!