случиться.
В памяти всплыл прерванный телефонный разговор, который только что состоялся в машине. Но можно ли было назвать это разговором, ведь звонивший не проронил ни слова? Но кто-то все-таки там был, общение – пусть и бессловесное – имело место. Кто-то набрал мой номер и потом ждал в тишине. У кого-то было поручение, сообщение, повод, необходимость позвонить именно мне. У кого-то. Но у кого? И каково было сообщение? Я вздрогнула и постаралась отогнать мысль, что ответы на оба вопроса уже существуют внутри меня.
Ощущая, что язык совсем присох к нёбу, я прошла на кухню с пакетами. Положила покупки в холодильник и в шкафчики – все, кроме топора, который продолжал лежать в пакете, и я могла делать вид, что не замечаю его. А еще могла притвориться, что он предназначен для садовых работ. Мне хотелось убедить себя, что я такой же человек, каким была до приезда в Морхем. Человек, которому и в голову не придет покупать топор, а уж тем более рассматривать его как оружие.
Была уже середина дня, и у меня урчало в животе. Я попробовала было что-то съесть, но поняла, что нет аппетита; пришлось ограничиться парой стаканов сока. Я стояла у раковины и пила, когда снова ощутила пронизывающее чувство в спине. Медленно обернулась. Как странно, что я только что ее заметила, эту куклу. Пять кухонных стульев были аккуратно придвинуты к столу, но, последний, шестой стоял отдельно. На нем сидела большая белокурая кукла Смиллы – с пухленькими ручками, вытянутыми вперед, и широко распахнутыми васильковыми глазами, глядящими прямо на меня. Я сжала стакан в руке. Сердцебиение, вроде бы начавшее успокаиваться, снова усилилось. Сидела ли она там утром? Или вчера? Прежде чем я успела обдумать эту мысль, зазвонил телефон.
Он остался лежать в моей сумке в прихожей. На дрожащих ногах я пошла туда. Внутри все сжалось, когда я достала телефон и посмотрела на экран. Там высветилось то же имя, что и в последний раз. Когда я прижала маленький аппарат к уху, он был весь влажный от пота.
– Алекс? Это ты?
Но и теперь на другом конце никого не было, во всяком случае, никого, кто подал бы признак жизни. Я звала и звала Алекса, но слышала только гулкое эхо своего собственного надтреснутого голоса, и в конце концов снова положила трубку.
Потрясенная, я взглянула на свое отражение в зеркале. В голове проносились тысячи мыслей, я безуспешно пыталась разгадать то, что не поддавалось анализу, пыталась удержаться, не поскользнуться, не потерять почву под ногами. Вспоминала, как визжали шины, как с улицы доносились громкие крики в ту самую первую ночь здесь. Вспоминала, как, вернувшись домой после исчезновения Алекса и Смиллы, не могла найти свой телефон, и как он в результате обнаружился в кровати, на аккуратно застеленной половине Алекса. Я думала о том, как трудно мне было сейчас отпереть дверь, и о том, что, возможно, она весь день простояла открытая. И наконец мои мысли вернулись к Смиллиной кукле, сидящей на кухне, к ее широко раскрытым глазам и маленькому рту, который будто бы беззвучно кричал, и к рукам, протянутым словно с мольбой о помощи.