Шум, крик, толкотня, плач, смех.
На путях длинные составы. В вагонах с обеих сторон по два этажа нар и места для винтовок. В каждом составе вагоны второго класса для офицеров.
Мы занимаем свои вагоны. Сразу становится тесно и душно, несмотря на открытые двери. Вагон полон. Винтовки, скатки, мешки, пакеты заполняют все. Сразу запахло казармой, запахом серого сукна, кожи, ржаного хлеба.
Былин устраивается хозяйственно:
— От туточки в головах мешок, скажем. От туточки повисим котилок. Хай болтается.
Родин сердится:
— Ишь хозяин — хату соби строит! Будто женывся, та новым мистом обзаводится.
— Ну, а як ж? Може нам два месяца жить здесь. Обзаведешься!
Я выскочил из вагона. Успею еще насидеться в нем. Денщики Чайки вносят в его вагон походную кровать и меховой походный мешок для сна.
Вдруг появляется моя приятельница — японка. За ней тащат корзину со сладкими булками и пирожными. Она угощает всю роту.
Чайке, фельдфебелю и мне она принесла торты.
Я отхожу с ней в сторону. Мне неловко. На нас обращают внимание. Солдаты подсмеиваются. Но она не уходит, пока поезд не отправляется.
Ее губы пытаются улыбнуться, глаза застилаются слезой, подбородок по-детски смешно прыгает…
— Ваниська… Твоя уеззай?.. Твоя моя забудь? Да?.. Забудь? Моя глаза твоя не видай? Никогда не видай?
Я смотрю на бегущие по щекам слезы, на дрожащий подбородок и думаю о том, что никогда больше не увижу этого милого лица. Но я никогда не забуду привязанности нежной женщины с густыми черными волосами и золотистыми огоньками черных глаз…
На всю жизнь сохраню я в памяти своей маленькую фигурку и этот последний горячий лепет…
Наконец, последний приказ — горнисты играют сбор. Фельдфебеля кричат:
— Садись! В вагоны! По местам!
Паровоз гудит, дергает, вагоны скрипят, и поезд медленно отходит. Солдаты орут ура, с перрона машут шапками и платками. Многие бегут за вагонами.
Станция медленно уплывает назад и исчезает…
Нет больше Никольска.
Нет казарм, строя, учения; нет китайского базара, нет японской кондитерской…
Утром, на большой станции, остановка.
Мы выползаем из вагона. У круглой водокачки из длинной загнутой вниз трубы хлещет громадная струя воды. Никак не умыться. Подставляешь ладони, а вода разлетается брызгами во все стороны, обливая всех. Намокшие и плохо умытые, мы бежим с чайниками и котелками к кипятильнику. У вагонов толпы китайцев продают белые сайки. Высокими, пронзительными голосами они орут:
— Сааа-ика! Сааа-ика! Халоса саааика!!
Былин весел и жизнерадостен, как жеребенок. Он орет, поет, хохочет. Яркое солнечное утро, холодная вода, молодость, природный оптимизм будоражат его и веселят.