Нашего Тюрина родители с трудом разыскали. Они поджидали эшелон четыре дня, а когда поезд пришел, чуть-чуть не прозевали сына. Встреча была тяжелая. Мать Тюрина, еще не старая женщина, вцепилась руками в сына и, рыдая навзрыд, причитая и истерически всхлипывая, кричала:
— Куда вы дите мое забираете?! Куда?.. Оставьте вы Коленьку моего… Оставьте!..
Отец стоял молча и мял фуражку. Он низко опустил голову, и слезы длинной ниткой текли по щекам и бороде.
Подошел Чайка:
— Ладно, ладно, матушка, не плачь! Привезем тебе сына обратно.
Мать не отпускала Тюрина и, гладя руками его мокрое от слез лицо, кричала:
— Ребенок мой маленький!.. Куда тебя берут от меня?
Потом она передала ему образ от бабки Анисьи, долго крестила его и просила Чайку:
— Ваша милость, сберегите Коленьку, пожалейте, ваша милость, спрячьте вы его там…
Когда поезд отходил, она пробежала немного рядом с вагоном, потом упала ничком и, подняв лицо, кричала:
— Дите мое, дите мое!.
На следующий день, на большой оживленной станции, у вагонов тринадцатой роты появились родители унтер-офицера Никитина, обвиненного в убийстве фельдфебеля. Они ничего не подозревали. Когда им рассказали о сыне, отец, седой старик, досиня побледнел, долго ничего не мог говорить и шевелил посиневшими губами. Мать, очевидно глухая, вопросительно смотрела на старика, ничего не понимая. Долго они так стояли, пока старик с трудом проговорил:
— Адресок, ребятки, можно? Где его найти?
Ему объяснили. Они постояли, потом ушли и, снова вернувшись, стояли до отхода поезда.
Понял ли старик, что грозит его сыну?..
В Самаре мы получили пополнение из запасных. Какая ирония судьбы: большинство запасных — немецкие колонисты.
Они плохо говорят по-русски. Они с головы до ног подлинные немцы. И вот едут воевать с немцами.
В последние дни нас гонят с непривычной скоростью.
Затирает, видно, без нас…
— Должно, туговато дело. Больно заторопились.
— А говорили: покелева доедем, и войне конец!
— Погоди, миляга, прежде нам с тобой конец, а потом и ей конец!
— И куда это столь народу гонят — и понять невозможно! По многу тысяч, по многу полков, батарей, эскадронов… Поди, и в штабах сосчитать не смогут.
— Война людей глотает, как огонь сухой лес.
— Это верно…
— Ну, да хрен с им! Помирать один раз…
На станциях стоят скорые и курьерские поезда, пропуская нас вперед. Станции замелькали с необычайной быстротой. Полустанки, разъезды, села, деревни, небольшие городишки зарябили в глазах, беспрерывно сменяя друг друга.
Куда нас гонят с такой неожиданной поспешностью? Что случилось? Куда девались российские части? Неужели положение так катастрофично, что вся надежда только на сибирские корпуса?