Не все пьют чай. Многие сразу ложатся на землю и в тот же миг засыпают крепким сном.
Но долго спать не приходится. К вечеру нас поднимают, и мы опять движемся длинными цепями вперед. Мы топотом окликаем друг друга, теряем свою цепь, падаем, ныряя то одной, то другой ногой в глубоко взрытую землю.
В воздухе что-то шипит, и при взлете осветительной ракеты мы видим огромную площадь земли и наши неровные, разорванные цепи.
За первой ракетой взлетают другие. Поле освещено, как днем. Мы быстро ложимся. Мы попадаем под бешеный ружейный и пулеметный огонь. Слышен тонкий свист пролетающих пуль: фьють, фьють… Мы инстинктивно ложимся плашмя, стараясь врыть голову в землю…
Кто-то кричит вблизи пронзительным голосом:
— Санитара, санитара, ранили!..
И потом долго, до хрипоты, все тише и тише:
— Ах, ах, возьмите, возьмите…
Из-за шума стрельбы его уже совсем не слышно. Стрельба не стихает. Ракеты беспрерывно освещают поле. Длинный и широкий луч прожектора перескакивает с места на место и щупает каждый уголок. Я рою впереди себя землю и делаю прикрытие для головы. Стрельба и крики продолжаются.
Кто-то надрывается справа:
— Передай по цепи — отступить в свои окопы.
Я передаю влево, стараясь перекричать шум:
— Отступить в окопы!.
При вспышке ракеты я вижу ползущие назад фигуры. Все поле живет и движется.
Ползти по вспаханному полю трудно. Я забрасываю каждую минуту мешок на спину, но он упорно сползает на бок. Колени наступают на шинель, не давая двинуться. Мешает винтовка. Руки устают и слабеют…
Мы добираемся до своих окопов. Роты смешались. Слышны окрики:
— Пятнадцатая! Где пятнадцатая? Здесь какая? Какой батальон? Где перевязочный пункт?
Стрельба утихает. Только лучи прожекторов бороздят поле, и вспыхивают в разных местах ракеты.
На поле осталось много убитых и раненых. Оттуда доносятся крики.
Наконец, группами появляются санитары. Раненых проносят мимо нас, и крики их слышны пока они не скрываются в лесу, где расположен перевязочный пункт.
Я нахожу свою роту. Кроме оставшихся на поле, многие попали в другие роты. Чайка, Гончаров, Былин, Родин, Василенко — здесь. Я сажусь в окопе отдохнуть и засыпаю. Но спать не дают. Кто-то упал на меня и больно ушиб голову. Я просыпаюсь. Сразу не могу пенять, где я. Впереди черные влажные стены окопа, в нос бьет сырость и холод погреба.
И только над головой, в темно-синем бархате, мерцают золотые точки.
Я сижу в окопе и не могу оторвать глаз от темного простора неба и блеска далеких звезд…
Какой покой, какой бесконечный покой!..
Утром снова вылезаем из окопов и, как вчера, длинными цепями движемся вперед. Проходим по тем местам, где вчера ночью наступали. По всему полю нарыты крохотные прикрытия, спешно, под огнем возведенные голыми руками. Мы доходим до неприятельских окопов. Бруствер окопа замаскирован дерном, ветками и листьями; даже на близком расстоянии он сливается с зеленью поля. Взбираемся на возвышение и перескакиваем через окопы. Тихо. Никого нет.