«Не говори так, — отвечает Колберт. — Не сворачивай все на Тромбли. Я несу ответственность за это. Это был мой приказ».
Колберт опускается на колени рядом с мальчиком и начинает плакать. Он не теряет контроль над собой, не ведет себя драматично. Просто из его глаз текут слезы, и он произносит: «Чем я могу здесь помочь?»
«Абсолютно ничем, твою мать», — говорит Брайан.
Через несколько минут морпехам из разведбатальона приходит в голову план. Они кладут мальчика на носилки, чтобы перенести его в лагерь. С Колбертом и Брайаном во главе носилок, они проводят всю свиту из морпехов и людей из бедуинского племени под камуфляжными сетками прямо в штаб батальона. «Что здесь к черту происходит?» Подходит сержант-майор Джон Сикста — самый старший по званию из бойцов-срочников в первом разведбатальоне. На голове его пульсируют вены, когда он сталкивается с тем, что кажется таким бунтарским нарушением военного порядка.
«Мы принесли его сюда умирать», — говорит Брайан вызывающе.
«Уберите его отсюда к черту», — рычит сержант-майор.
Через десять минут после того, как они уносят бедуинского мальчика, у Феррандо меняется настроение. Он приказывает своим людям перевезти бедуинов в пункт оказания помощи при ударных травмах в двадцати километрах южнее. Некоторые морпехи думают, что Феррандо изменил свое решение, чтобы затянуть растущую трещину в отношениях между офицерами и бойцами-срочниками в батальоне. Когда Брайан забирается в кузов открытого грузовика с ранеными мальчиками и большей частью их клана, к нему подходит морпех и говорит: «Эй, док. Порви их».
Колберт отходит от машины, стараясь не показывать, как он безутешен. «Мне придется взять это с собой домой и с этим жить, — говорит он. — Пилоты не видят, что происходит, когда они сбрасывают бомбы. А мы видим». Он возвращается в Хамви, усаживает перед собой Тромбли и говорит ему, что он не виноват в том, что произошло: «Ты выполнял мой приказ». Уже поползли слухи о возможном судебном преследовании в связи со стрельбой. «А все будет нормально — я имею в виду, с расследованием этого дела?» — спрашивает Тромбли Колберта.
«С тобой все будет в порядке, Тромбли».
«Нет. Я имею в виду, для вас, сержант, — Тромбли усмехается. — Если честно, мне все равно, что произойдет. Я-то через пару лет уволюсь. Я имею в виду, для вас. Это же ваша карьера».
«Со мной все будет в порядке, — таращится на него Колберт. — Можешь не волноваться».
(В результате расследования, с Тромбли и роты «Браво» снимают все обвинения).
Что-то беспокоило меня насчет Тромбли день или два, и я не могу не думать об этом сейчас. Я никогда не был уверен в том, стоит ли мне верить его утверждению о том, что он подрезал тех двух иракцев в Гаррафе. Но он попал в двух пастухов, один из которых был невероятно мал, больше чем с двухсот метров, из Хамви, который подбрасывало на ухабистой дороге на скорости сорок миль в час. Какими бы ни были ужасными результаты, его работа была пулеметной стрельбой по учебнику, и дело в том, что отныне, каждый раз, когда мне доводилось ехать в машине с группой Колберта, я чувствовал себя намного лучше, если рядом со мной сидел Тромбли с пулеметом SAW в руках.