В доме, пожалуй, нет помещения, не поражающего своей роскошью, в каком бы стиле оно ни было отделано, — подумал Мэтью, открывая тяжелую деревянную дверь в свою гостиную. Эта часть дома, площадью более акра, была построена в те времена, когда дед еще мечтал о большой семье: вестибюли и гостиные были гигантских размеров. Вилла была рассчитана и на то, чтобы принимать одновременно не менее двух десятков гостей. А те, кто выходил на ее утопающие в цветах террасы, мог полюбоваться совершенством открывающихся взору пейзажей.
Скалистый мыс, на котором стояла вилла, с трех сторон омывали сверкающие волны Эгейского моря, и Мэтью признавал, что трудно было бы найти более удачное место. А он еще сомневался, ехать сюда или нет.
То, что он приезжал сюда редко, обижало и расстраивало деда. Но если бы он наведывался чаще, старик был бы разочарован еще сильнее. Разве не глупо с его точки зрения, принадлежа к семье крупнейшего судовладельца, открыто игнорировать возможности, дарованные судьбой, и заниматься бизнесом на свой страх и риск? Разве не глупо пойти против воли деда и жить на скромное наследство, доставшееся от отца?
Самое обидное то, что Мэтью так и не сумел внятно объяснить деду мотивы своего поведения. Аристотель-Аполлон, как он себя называл, никогда не мог выбрать время, чтобы выслушать внука. Во всяком случае, оказывался занят всякий раз, когда внуку хотелось открыть ему душу, — поправил себя Мэтью, переступая через мокрые трусы и входя в византийскую роскошь ванной.
Выросший в доме деда в Афинах, отгороженном от внешнего мира, Мэтью всегда стремился вырваться на волю. Он чувствовал себя пленником за его оградой и мечтал играть с теми детьми, которые бегали снаружи. Школьные годы в Англии стали для него откровением. Хертфордширская школа была в глуши, куда не простиралось влияние деда. Для Мэтью это было началом мятежа. Именно там он начал бунтовать против удушающего контроля со стороны семьи матери. Он не хотел жить в мире, неотъемлемой частью которого было постоянное присутствие следующих по пятам телохранителей, в мире, где каждое его движение заносилось в протокол. Он хотел быть свободным и иметь возможность выбора. Он хотел быть Мэтью Патнемом, а не Мэтью Аполлониусом.
Это оказалось делом нелегким. Было все: и угрозы деда, и слезы матери. Но он все это преодолел. Он сам выстроил свою жизнь и был кузнецом собственных бед, как он шутил иногда. Он понимал, что рано или поздно судьба замкнет за ним ловушку. Ведь он неминуемо унаследует состояние деда. Опека Виктора постоянно напоминала ему об этом. И хотя он мог еще какое-то время жить вполне беззаботно, его будущее было предопределено и поджидало его в конторах Пирея.