И, конечно же, Бадди не нашелся бы, что на это ответить, потому что сказанное мной было правдой. Люди сделаны не из чего иного, как праха, и я никак не могла понять, чем врачевание всего этого праха лучше написания стихов, которые люди станут помнить и повторять про себя, когда они несчастны, больны или не могут уснуть.
Беда моя заключалась в том, что я воспринимала все сказанное мне Бадди Уиллардом как истину в последней инстанции. Я помню тот вечер, когда он впервые поцеловал меня. Это случилось после бала первокурсников в Йеле.
Бадди пригласил меня на этот бал весьма странным образом. На рождественских каникулах он вдруг нежданно-негаданно появился у нас в доме, одетый в плотный белый свитер под горло, в котором выглядел таким красавцем, что я глаз от него не могла оторвать, и спросил:
– Можно мне как-нибудь зайти к тебе в колледж?
Я была просто ошарашена. Мы с Бадди виделись лишь по воскресеньям в церкви, когда оба приезжали домой на выходные, да и то издали, и я никак не могла взять в толк, что это на него нашло, что он бегом прибежал повидать меня: он сказал, что пробежал три километра, разделяющие наши дома, в качестве тренировки по бегу.
Разумеется, наши матери дружили. Они вместе ходили в школу, а потом обе вышли замуж за своих учителей и осели в нашем городке. Однако Бадди всегда то учился осенью в подготовительной школе с льготной стипендией, то летом зарабатывал деньги в биологической экспедиции где-нибудь в Монтане, так что сам факт того, что наши матери дружили еще со школы, не имел особого значения.
После этого внезапного визита Бадди не подавал о себе никаких вестей вплоть до одного прекрасного утра в начале марта. Я сидела в своей комнате в общежитии и готовилась к экзамену по истории, предстоявшему мне в понедельник, изучая крестовые походы и деяния Петра Пустынника и Вальтера Голяка, когда в коридоре зазвонил телефон.
Обычно предполагалось, что мы должны по очереди отвечать на звонки в коридоре, но поскольку я была единственной первокурсницей на этаже среди старшекурсниц, то мне почти всегда и приходилось брать трубку. Несколько мгновений я выжидала, вдруг меня кто-то опередит. Потом сообразила, что все, наверное, или играют в сквош, или разъехались на выходные, и отправилась к телефону.
– Это ты, Эстер? – спросила дежурившая внизу девушка и, получив утвердительный ответ, продолжила: – К тебе тут какой-то мужчина.
Я удивилась, услышав эти слова, поскольку после всех «знакомств вслепую» в тот год никто не позвал меня на свидание во второй раз. Мне просто не везло. Я терпеть не могла каждый субботний вечер спускаться вниз с вспотевшими руками, сгорая от любопытства, чтобы кто-то из старшекурсниц познакомил меня с сыном лучшей подруги своей тетушки, и я обнаружила рядом с собой бледного, как поганка, субъекта с торчащими ушами, кривыми зубами или хромого. Мне казалось, что я не заслуживаю подобных кавалеров. В конечном-то итоге я совсем не уродина, я просто слишком усердно занималась и не знала, когда стоит сделать паузу.