"... а есть покой и воля, давно завидная мечтается мнe доля. Давно, усталый раб ..."
"Пойдем , усталый раб . Мы должны сегодня раньше обeдать".
"... замыслил я побeг . Замыслил . Я. Побeг . Тебe, пожалуй, было бы скучно, Лида, без Берлина, без пошлостей Ардалiона?"
"Ничего не скучно. Мнe тоже страшно хочется куда-нибудь, -- солнышко, волнышки. Жить да поживать. Я не понимаю, почему ты его так критикуешь".
"... давно завидная мечтается... Ах , я его не критикую. Между прочим , что дeлать с этим чудовищным портретом , не могу его видeть. Давно, усталый раб ..."
"Смотри, Герман , верховые. Она думает , эта тетеха, что очень красива. Ну-же, идем . Ты все отстаешь, как маленькiй. Не знаю, я его очень люблю. Моя мечта была бы ему подарить денег , чтобы он мог с eздить в Италiю".
"... Мечта. Мечтается мнe доля. В наше время бездарному художнику Италiя ни к чему. Так было когда-то, давно. Давно завидная..." {60}
"Ты какой-то сонный, Герман . Пойдем чуточку шибче, пожалуйста".
Буду совершенно откровенен . Никакой особой потребности в отдыхe я не испытывал . Но послeднее время так у нас с женой завелось. Чуть только мы оставались одни, я с тупым упорством направлял разговор в сторону "обители чистых нeг ". Между тeм я с нетерпeнiем считал дни. Отложил я свиданiе на первое октября, дабы дать себe время одуматься. Мнe теперь кажется, что если бы я одумался и не поeхал в Тарниц , то Феликс до сих пор ходил бы вокруг бронзоваго герцога, присаживаясь изрeдка на скамью, чертя палкой тe земляныя радуги слeва направо и справа налeво, что чертит всякiй, у кого есть трость и досуг , -- вeчная привычка наша к окружности, в которой мы всe заключены. Да, так бы он сидeл до сегодняшняго дня, а я бы все помнил о нем , с дикой тоской и страстью, -- огромный ноющiй зуб , который нечeм вырвать, женщина, которой нельзя обладать, мeсто, до котораго в силу особой топографiи кошмаров никак нельзя добраться.
Тридцатаго вечером , наканунe моей поeздки, Ардалiон и Лида раскладывали кабалу, а я ходил по комнатам и глядeлся во всe зеркала. Я в то время был еще в добрых отношенiях с зеркалами. За двe недeли я отпустил усы, -- это измeнило мою наружность к худшему: над безкровным ртом топорщилась темно-рыжеватая щетина с непристойной проплeшинкой посрединe. Было такое ощущенiе, что эта щетина приклеена, -- а не то мнe казалось, что на губe у меня сидит небольшое жесткое животное. По {61} ночам , в полудремотe, я хватался за лицо, и моя ладонь его не узнавала. Ходил , значит , по комнатам , курил , и из всeх зеркал на меня смотрeла испуганно серьезными глазами наспeх загримированная личность. Ардалiон в синей рубашкe с каким -то шотландским галстуком хлопал картами, будто в кабакe. Лида сидeла к столу боком , заложив ногу на ногу, -- юбка поднялась до поджилок , -- и выпускала папиросный дым вверх , сильно выпятив нижнюю губу и не спуская глаз с карт на столe. Была черная вeтреная ночь, каждыя нeсколько секунд промахивал над крышами блeдный луч радiобашни, -- свeтовой тик , тихое безумiе прожектора. В открытое узкое окно ванной комнаты доносился из какого-то окна во дворe сдобный голос громковeщателя. В столовой лампа освeщала мой страшный портрет . Ардалiон в синей рубашкe хлопал картами, Лида облокотилась на стол , дымилась пепельница. Я вышел на балкон . "Закрой, дует ", -- раздался из столовой Лидин голос . От вeтра мигали и щурились осеннiя звeзды. Я вернулся в комнату.