Если в тонкой пряже есть дефект,
Он быстро проявит себя на солнце.
Мистер Торнтон засиделся в гостях. Он знал, что мистеру Хейлу нравилась его компания, и поэтому раз за разом поддавался грустным уговорам задержаться еще на несколько минут. Эти жалостные слова «Не уходите, я прошу вас», которые вставлял в разговор его несчастный друг, неизменно трогали сердце молодого фабриканта. Он гадал о причине, помешавшей Маргарет вернуться, хотя его задерживало не только желание увидеть ее. Около часа – рядом с тем, кто так полно чувствовал бренность бытия, – он сохранял благоразумие и контроль над собой. Он проявлял интерес к словам бедного мистера Хейла, говорившего «о смерти и мрачном спокойствии, о мозге, ставшем бессильным».
Любопытно, что присутствие мистера Торнтона побудило его собеседника раскрыть некоторые тайны, которые он прятал даже от своей дочери. Возможно, сочувствие Маргарет было таким острым и явным, что он боялся своей реакции. Или, может, тонкому и чуткому мистеру Хейлу было больно видеть, как дочь сдерживала слезы, чтобы не огорчать его еще больше. Что бы ни послужило причиной, но из-за всех своих мыслей, фантазий и страхов, заполнявших его ум до нынешнего времени, он нашел более легким довериться мистеру Торнтону.
Его гость говорил очень мало, но каждая фраза, которую он произносил, повышала степень уважения к нему. Иногда мистер Хейл замолкал, охваченный каким-то ярким воспоминанием, и два-три слова мистера Торнтона завершали фразу, показывая, как близко к сердцу он принимал страдания друга. Сомнения, страхи, ослепленные слезами глаза, неуверенность, которая искала покоя, но не находила его, – ничто не пугало мистера Торнтона. Он разделял любое состояние мыслей несчастного мистера Хейла и советовал ему, где именно найти тот луч света, который помог бы рассеять тьму в его сознании. Он был человеком действия, сражавшимся в великих битвах мира. Несмотря на сильное упрямство, его связывала с Богом глубинная религия, о которой мистер Хейл мог только мечтать. Позже они никогда не говорили о подобных вещах, но эта беседа сблизила их друг с другом больше, чем какой-нибудь иной разговор о священных темах. Когда все допускается, разве может быть Святая святых?
Все это время Маргарет – неподвижная и бледная как смерть – лежала на полу кабинета! Она не выдержала бремени, оказавшегося слишком тяжелым для нее. Какой бы кроткой и терпеливой она ни была, ее вера однажды ослабела. Девушка тщетно искала помощи у близких людей. Кроме ее прекрасных бровей, хмурившихся от страданий, ничто не выдавало признаков сознания. Рот, еще недавно столь сердитый в своем пренебрежении, был расслабленным и мертвенно-бледным.