— Как же так? Вы мне вернули распечатанный пакет, без коробочки с камнем. А взамен — вот это, — и следователь протянул расписку.
Прокурор близоруко прищурился, несколько раз пробежал глазами текст, побледнел так, что сразу проступила седая щетина на щеках и подбородке, и едва выговорил:
— Подпись моя. Но я драгоценность не брал и расписку за нее дать не мог. Тут какая-то ошибка.
Они долго молчали, стараясь не смотреть друг на друга. Потом следователь попросил:
— Вызовите секретаря, может, и прояснится это недоразумение.
Уяснив, в чем суть вопроса, Маслова раздраженно ответила:
— Откуда мне знать, где этот ваш бриллиант?! Я передала вам, Николай Кузьмич, дело с запечатанным пакетом, а получила со вскрытым. Хотела у вас сразу спросить, но увидела расписку и решила, что так и надо. Я человек маленький. Сразу же понесла все материалы по принадлежности.
— Людмила Федоровна, — наконец нарушил гнетущее молчание прокурор, — камень мог взять только кто-то из нас троих. Сергей Петрович направил его мне в запечатанном пакете. Я пакет не вскрывал. Может быть, вы оставили дело без присмотра, пусть на несколько минут?
— Это просто смешно, Николай Кузьмич! Что вы такое говорите? Ведь в деле лежит ваша расписка за бриллиант! — Маслова передернула покатыми плечами, считая разговор беспредметным.
Историю с исчезновением бриллианта поручили распутывать следователю по особо важным делам, присланному из столицы. Он сразу же назначил экспертизу расписки. Эксперт-почерковед установил, что ее текст напечатан на машинке, которая стоит в приемной прокуратуры, а подписал расписку Николай Кузьмич. Да и сам он с горестной обреченностью повторял: «Моя подпись, моя! Собственноручно подписал. А как и когда, хоть убейте, не помню!»
До выяснения обстоятельств пропажи камня прокурора отстранили от должности. Никого не желая видеть, он сиднем сидел дома, под добровольным арестом. Прокуратура гудела, словно растревоженный улей.
Маслову осаждали вопросами. Она плакала, говорила, что без Николая Кузьмича, который к ней относился лучше отца родного, работать не хочет, силилась вспомнить все до мелочей.
Людмила Федоровна была аккуратным, исполнительным работником, и постепенно ее оставили в покое. Приезжий следователь, казалось, был равнодушен к внутренним проблемам прокуратуры и секретаршу до поры до времени словно не замечал.
Вел он следствие довольно нестандартно: рано утром приходил на службу и запирался в угловом кабинете. У него иногда бывали местные жители в стеганых халатах и тюбетейках, сотрудники милиции, прибывшие, судя по разговорам, из других городов. Телефон в его кабинете звонил почти без умолку. Все обвиняемые, их родственники, свидетели, проходившие по делу Каратоя Садыкова и его сообщников, были снова допрошены, в подозрительных случаях проводились тщательнейшие обыски, увы, безрезультатные.