– Учитель тоже может полететь куда-нибудь.
– Ну-ну, – успокоил Волк. – Главное, что твой папа не Гор-ба-чев! Даже Д. А. трясется при его имени!
Д. А. вообще часто трясло, если не сказать все время. Тряслась его голова, а когда он ругался, то казалось, что она вот-вот отвалится и укатится с горки прямо в лес. Тряслись его руки, но были такими сильными, что, когда он заходил в подъезд, мы боялись остаться без двери – так неистово он хватался за ручку. Тряслось его тело, и, когда он кричал это страшное слово: Горрр (как крик вороны), Бааа (как камень в воду), Чеввв (как топором по дереву), не было сомнений, что вот-вот его руки-ноги оторвутся и полетят. И, скорее всего, там, в небе, станут чьими-то крыльями. Потому что в Д. А. жила скрытая крылатость. Волк говорил, что когда-то очень давно Д. А. был командиром экипажа и тоже летал в непонятные страны. И в этих странах он что только не делал: воевал, спасал, спасался, искал, выполнял секретные задания! А потом с ним что-то случилось, и он навсегда приземлился здесь, в нашем доме. В скучном четырехэтажном, сложенном из серых грустных плит доме, который смотрит во двор с металлическим грибом, а если поднимет глаза повыше, то увидит пригорок с карликовыми березами.
Из уст Д. А., кроме рычащего слова, которое заставляло его трястись сильнее обычного, вырывались и другие. «Пустите на спиртовоз! Что же вы делаете? На спиртовоз хотя бы пустите!» Он по несколько раз повторял одно и то же, но всегда с разной интонацией. Его фразы намертво вколачивались в голову, проникали в кожу, прорастали волосами. «АН-26» в Эфиопию! В Эфиопию!» То, о чем он говорил, было непостижимо как язык какой-то неведомой страны, из которой он однажды вернулся навсегда. Но и эти неразгаданные звукосочетания оставались в памяти, пускали корни. «Завтра на АН-12!» – звуки радости, надежды, движения. Через почти тридцать лет – «Завтра на АН-12!»
– А лето придет, летом будем щавель собирать! – неожиданно сказал Волк.
Он знал, что я люблю дикий щавель. Впрочем, мы вместе его любили. Потому что Волк был щавелеядным и грибоядным летом, а в остальное время он просто был Волком. И ничего не ел.
Первый раз мы встретились в 1988 году, в день за моим днем рождения – 28 августа. Я увидела его и спросила:
– Волк, что-то случилось. Все стали вдруг тихими, другими. Ты не знаешь, что случилось, Волк?
– Знаю, – ответил он. – Один летчик разбился. И больше не вернется сюда.
– Никогда?
– Сложно сказать. Кошки вот находят дорогу к дому, даже если заблудились далеко-далеко. А про умерших людей не слышал.